Уорхол
Шрифт:
Бетти Эш отождествляла себя с Энди, потому что, будучи черной, она также была дистанцирована от принадлежавших привилегированному большинству однокурсников.
Были такие, кто сторонился как чумы похожих на геев. Был распространен предрассудок, будто все художники геи, а быть геем неправильно и плохо. Поэтому некоторые пережимали с брутальностью, чтобы избежать любых подозрений в гомосексуальности или даже благосклонности к самим геям.
Всем было вполне очевидно, что Энди являлся геем из-за его манеры одеваться. Носил вельветовый пиджак со стоячим воротником и прикрывал горло нежной рукой. Ходил пританцовывая и шептал «привет!» каждому встречному изумленным, срывающимся голосом. Когда сидел, живописно складывал руки или опирался на ладони.
Бетти Эш:
Думаю, его старались защитить
Из преподавателей лучше других знал и понимал Энди Перри:
Не то чтобы Энди был осмотрителен, просто, наверное, еще в семье у него было представление, как вести себя на улице. И думаю, он бы в определенные районы не пошел из страха, что парни постарше могут его побить. Гомосексуальность на кафедре принимали благосклонно. Но никто всерьез не думал об Энди и сексе, потому что он оставлял впечатление абсолютно асексуальное. Была в нем детская противоречивость. Его же вечно тянуло ко всему ненормальному.
Летом 1947 года Пёрлстайн, Элиас, Джек Риган, Дороти Кантор и Энди сняли студию. Хлев, как они ее называли, представлял собой бывший каретник старого викторианского особняка напротив кампуса Карнеги Теха и обошелся им в десять долларов за два с половиной месяца. У каждого было собственное рабочее место. Чтобы отметить новоселье, они закатили богемную вечеринку с камерным оркестром и крепко засели за серьезную работу.
Арт Элиас:
Тем летом в Хлеву был замечательный период. Это лето все мы решили посвятить рисованию. Мы толком не понимали, что это такое. Все довольно плохо выражали свои мысли. Энди был под значительным влиянием Бена Шана и Пауля Клее. Джек Риган по отношению к Энди вел себя покровительственно. Все из кожи вон лезли, чтобы помочь ему. Он был невероятно пассивным и довел это свое качество до настоящего искусства. Мы оба были весьма застенчивыми, шли как-то через мост Шенли, вокруг затихло все, и тут он говорит: «Развлекай меня».
Они часами обсуждали и комментировали работы друг друга. Энди сделал серию рисунков детей на качелях и мальчишек, ковыряющих в носу. Уже в те годы он был склонен к серийным образам и поглощен анализом разных периодов своего детства. Все они приняли решение посвятить жизнь живописи.
Будущее казалось Энди красочным и туманным. С одной стороны, он был художником. С другой, что вообще такое художник? Президент Трумэн в недавней речи высказал мнение, что все они просто сачки.
У Энди уже появились привычки трудоголика. Пол нашел ему работу киоскера на лето, а босс попался требовательный. По словам Джона, Энди работал до трех ночи, полоская тарелки в ларьке с содовой.
Учась в Карнеги Техе, Энди познакомился с техникой отпечатков, которая стала основополагающей для его нью-йорской карьеры в рекламе на всем протяжении 1950-х. Как именно он узнал ее, неизвестно. Уилфрид Редио рассказывал о блоттировании на курсе о технических средствах, но Энди говорил, что обнаружил этот прием, когда случайно пролил чернила на бумагу. Похоже, что он взял его у известного успешного художника и рекламщика Бена Шана. Для своих «отпечатанных» рисунков Энди брал два листа бумаги, клал рядышком и соединял скотчем. Потом он рисовал на правом листе. Прежде чем чернила высыхали, поднимал его и переворачивал на левый лист. «Отпечатанная» линия была размазанным отражением нарисованной изначально. Энди нравилось, как это выглядело и та идея, что раз его рука непосредственно не выводила линию на левом листе, который уже станет конечным продуктом, он на один шаг удалялся от получившегося результата.
С самого знакомства с хореей Энди использовал в своих работах журнальные вырезки. В Техе он вырывал страницы из журнала Life. Стал приспосабливать их кусочки для своих рисунков-отпечаток. Если там должно было быть кресло, «отпечатывал» его с фотографии. Перенося что-то с нее на рисунок с помощью отпечатка, он на два шага дистанцировался от финального результата. Создаваемое Энди в комбинировании отпечатанных линий и следов от фотографий было напрямую связано с баухаусным подходом к искусству, в котором из работы убиралось
Впоследствии некоторые преподаватели соглашались, что Энди пришел в Тех со своим собственным стилем и только усовершенствовал его и что он получил от образовательного учреждения исключительно то, что сам взял, а не то, что ему давали. Между тем многие участники группы Пёрлстайна настаивают, что профессор Роберт Леппер, обучавший новичков и специализировавшихся на живописи и дизайне, имел на Энди большое влияние. Сам Леппер придерживался иного мнения, отмечая лишь, что Энди очень хорошо справлялся на его занятиях. Леппер обучал антропологическому подходу в искусстве – что необходимо узнать, как себя чувствовал предмет изображения, прежде чем рисовать его. Энди изображал только то, о чем знал не понаслышке. Леппер задал студентам прочитать современные романы и рассказы и нарисовать иллюстрации к ним. Энди справился с заданием с блеском. Он занялся рисованием и создал серию крупных отпечатанных картин, демонстрировавших глубокое понимание содержания книг, четкое умение видеть в них главное и выбирать образы, которые передавали бы суть. Большое трафаретное изображение персонажа по имени Хьюи Лонг, поднявшего руку в приветствии в нацистском стиле, из романа «Вся королевская рать» Роберта Пенна Уоррена – общеизвестный пример, эта работа ныне хранится в библиотеке Музея Карнеги. Подобному Лепперу Энди было не научить.
Среди остального преподавательского состава, пожалуй, самым влиятельным для всех честолюбивых молодых художников стал Балкомб Грин, ибо он практически воплощал собой идеальный образец живописца. Высокий, с густыми седыми усами и низким голосом, Грин был похож на Джона Кэррадайна и стал предметом обожания студенток. То, что он был абстракционистом и рисовал ночью – голышом, – только усиливало миф о нем. Отягчающие обстоятельства в виде жены, смуглой скульпторши-конструктивистки, практически полной противоположности своему блистательному мужу, проводившей все зимы напролет в своей студии в Нью-Йорке, делало его более легкой мишенью для безумно влюбленных девчонок.
Серьезный подход к творчеству Сэма Розенберга, Леппера, Балкомба Грина, Ховарда Уорнера, Ферри Дэвиса и Роджера Анлайкера, их глубокий интерес к его работе и их личный пример подтолкнули Энди к восприятию самого себя как художника, а искусства – как потенциальной сферы деятельности. Конечно, пребывание в Техе многое ему дало: культурные занятия в группе Пёрлстайна, слайд-шоу по истории искусства Балкомба Грина и откровенные беседы Перри Дэвиса с Джорджем Клаубером.
Весной 1948 года, имея еще год обучения впереди, Энди, в ту пору девятнадцатилетний, начал свою карьеру в искусстве. Его взяли в оформительский отдел крупнейшего в Питтсбурге универмага Джозефа Хорна разрисовывать витрины. Для него магазин был раем небесным. Вновь Энди оказался в утонченном мире, где его чудаковатая личность и странное поведение принимались за эксцентричные. Он ежедневно красил ногти в разные цвета, перекрашивал один из ботинков или топил галстук в банке с краской. И вновь он смог очаровать всех, пока они и опомниться не успели. Ларри Воллмер, его начальник и единственный питтсбуржец, которого Энди публично признавал своим вдохновителем, был обходительным дельцом и оформительским директором, проработавшим в Нью-Йорке с некоторыми из лучших художников в мире.
Одно лето была у меня в универмаге работа просматривать Vogue, Harper’s Bazaar и всякие европейские модные журналы для одного замечательного человека по имени мистер Воллмер. Получал что-то вроде пятидесяти центов в час, а задача была поиск «идей». Не помню, чтобы нашел или придумал хоть одну. Мистер Воллмер был для меня кумиром, потому что приехал из Нью-Йорка, а это так возбуждало. Впрочем, я и не думал когда-либо сам туда отправиться.
Воллмер рассказал Энди, что однажды они с Сальвадором Дали выставили меховую ванну в витрине Bonwit Teller. Между Дали и Боллмером разгорелся спор, и, когда Дали попытался убрать свое творение, оно оказалось на 5-й авеню, разбив стекло. В последовавшей суматохе Дали угодил за решетку, и из-за полученной огласки его выставка прошла с аншлагом. Этот мастер-класс в отношениях с общественностью Энди запомнил надолго, и от него не ускользнул тот факт, что даже такой недосягаемый автор, как Дали, может снизойти до коммерческой инсталляции в витрине универмага.