Ураган. Последние юнкера
Шрифт:
— Знаете что? Не называйте меня превосходительством. Для вас я Дмитрий Петрович. Да и мне разрешите называть вас по имени-отчеству. И давайте учредим охотничье общество из двух членов. Вы да я. Когда будет свободное время, я буду за вами заезжать и мы будем ездить в горы. Идет?
— Идет, — улыбнулась Наташа.
— А Любимчика и ружье я прошу вас оставить у себя, чтобы не таскать их каждый раз из штаб-квартиры. Прошу ими и без меня пользоваться, когда вам захочется прокатиться.
— Спасибо, Дмитрий Петрович, только ведь нам, сестрам, не разрешается
— Ну об этом не беспокойтесь. Я скажу вашему уполномоченному, чтобы он вам не препятствовал.
На следующий день Наташа снова дежурила по палате. Обойдя всех раненых, которые ее ласково приветствовали, она подошла к койке Карягина.
— Позвольте, я вам поставлю градусник.
— Здравствуйте, сестра. Градусника не надо. Я и без него чувствую, что температура у меня нормальная.
— Это все равно. По госпитальным правилам я обязана померить вашу температуру.
— Ну как хотите. Ставьте, если угодно. Только, пожалуйста, посидите около меня немножко.
— Извините, но я не имею времени.
— Полно сестра. Если захотите, то время найдете. Или я вам так противен? Ну позвольте, в знак внимания, поцеловать вашу ручку. — И он, схватив ее за руку, притянул к себе. С силой вырвав руку, красная от негодования, Наташа отступила.
— Я принуждена просить начальство защитить меня от ваших оскорбительных шуток, — проговорила она дрожащим голосом..
— Да постойте, сестра, я...
Но Наташа уже выбежала из палаты.
— Антон Петрович, — говорила она взволнованным голосом старшему врачу. — Антон Петрович, я убедительно вас прошу или переведите меня в другую палату, или возьмите из нее ротмистра Карягина. Я не могу работать в его присутствии.
— Да в чем дело? Что случилось?
— Он просто не умеет себя вести. Я ни за что не вернусь в палату, пока он там.
— Ох уж эти мне девичьи капризы, — нахмурился старший врач. Но, вспомнив о расположении к Наташе начальника дивизии, обещал перевести Карягина в другую палату.
«Странная девочка, — между тем думал Карягин. — До сих пор, бывало, только чуть-чуть поманишь и любая сестра на шею тебе готова броситься, а эта... Да ну ее. Вот еще привязалась. Подумаешь. Невидаль». Но как он ни гнал от себя образ Наташи, тот стоял перед ним, гневный и очаровательный.
«И как к ней идет гнев, — продолжал думать он. — Прямо богиня да и только».
Размышления Карягина были прерваны появлением двух санитаров.
— Вам что надо? — обратился он к ним.
— Так что приказано перенести ваше высокоблагородие в третью палату.
— Это еще зачем? Кто приказал?
— Так что господин старший врач изволили приказать.
— Идите вы к черту с вашим старшим врачом. Я не желаю переходить из этой палаты. Так ему и передайте.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие.
Санитары исчезли.
Однако не прошло и получаса, как сопровождаемый теми же санитарами в палату вошел старший врач. Он направился прямо к койке Карягина.
— Я вас прошу, господин ротмистр, не нарушать порядка во вверенном
— Да я в ваши порядки и не вмешиваюсь, но вовсе не желаю, чтобы ради удовлетворения вашего каприза меня таскали бы из палаты в палату.
— При чем тут каприз? Перевести вас в другую палату меня заставляет вовсе не каприз, а собственное ваше поведение. Хотя я и не обязан давать вам отчет о моих распоряжениях, сообщу вам, что распорядился я вашим переводом потому, что вы обидели сестру этой палаты, госпожу Воробьеву. По ее просьбе вы и переводитесь.
—Помилуйте! Каприз какой-то девчонки, которой бог знает, что померещилось...
— Извините, ротмистр, госпожа Воробьева не какая-то девчонка, а сестра милосердия вверенного мне госпиталя. Я вас покорнейше прошу говорить о ней не иначе, как в надлежаще-почтительной форме.
— Скажите пожалуйста, — процедил сквозь зубы Карягин.
— Итак, господин ротмистр, согласны ли вы исполнить мое категорическое требование и оставить эту палату?
— А если я не соглашусь?
— Тогда, извините. Я приму против вас решительные меры.
— Например? — презрительно улыбнулся Карягин.
— Простите, я считаю наш разговор оконченным и жду лишь вашего ответа.
— Хорошо. Пусть несут. Но я вас предупреждаю, что это в последний раз, когда я позволяю с собой подобные шутки.
Старший врач ничего не ответил, а санитары подняли кровать и вынесли ее из палаты.
Дни тянулись за днями, ничем не нарушая монотонной жизни госпиталя. На фронте царило затишье, и раненых подвозили редко. Частенько, с разрешения уполномоченного, Наташе седлали Любимчика, и она отправлялась в горы. Иногда приезжал Дмитрий Петрович, и тогда они вдвоем отправлялись на охоту на целый день. Старик искренно привязался к молодой девушке. Он оценил ее цельный, прямой характер, ее серьезное отношение к жизни, а ее неподдельная радость при его приездах доставляли ему неизъяснимое удовольствие.
Прошло около двух месяцев. Карягин выписался из госпиталя и уехал в свой полк. Уязвленное ли самолюбие, или какая-либо другая причина, но он не мог отделаться от воспоминаний о Наташе. Еще в госпитале, когда его нога поправилась настолько, что он мог выходить, он всячески старался с ней встретиться. Но она так искусно избегала его, что встреча так и не состоялась.
Однажды эскадрон, которым он командовал, был переброшен именно в ту местность, где находился госпи-
таль. С верхушки горы, где он расположился, в ясную погоду можно было разглядеть госпитальные палатки и бараки. Служба, порученная эскадрону, заключалась в объездах всего близлежащего района прифронтовой полосы. Дело было скучное и не интересное. Карягина утомляло это, в сущности, бездействие. Кроме того, близость госпиталя и Наташи раздражали его. Он злился, гнал от себя образ ее, но все было напрасно. Стоило ему остаться праздным, как он начинал думать о ней, снова и снова переживая те немногие встречи, которые выпали на его долю во время лежания в госпитале.