Ураган
Шрифт:
— Возьми к новому году и поешь пельменей. Ты только взгляни, какое мясо! А сало! Пойдешь покупать в деревню, там тебя обязательно надуют.
Го Цюань-хай вспомнил пословицу: «Если хорек приходит с новогодним поздравлением к курице, едва ли у него добрые намерения», и отказался от подарка.
— Если отказываешься, значит ты хозяина не уважаешь, — рассердился Хань Лао-лю.
Го Цюань-хай подумал: «Стоит ли озлоблять помещика, если деньги за работу еще не получены?»
— Ладно, — уступил он, — давай.
Взяв мясо, он отправился
На следующий год Го Цюань-хай опять остался батрачить у Хань Лао-лю. Он совсем не хотел этого, да разве бедняки вольны в чем-нибудь? Ведь землю есть не будешь? Кроме того, и рубашка его изорвалась в клочья: надо было покупать новую.
Однажды Го Цюань-хай решился спросить у помещика свой заработок за прошедший год. Тот удивленно выпучил глаза:
— Какой заработок?
— Ведь я на тебя целый год трудился под дождем и ветром, вставая до света, ложась заполночь, — обозлился Го Цюань-хай.
— Съел мясо и еще деньги какие-то требуешь! — раскричался помещик.
Это окончательно взорвало Го Цюань-хая. Он кинулся в соседнюю комнату за ножом, но в дверях его перехватил управляющий Ли Цин-шань:
— Ты куда, бандит!
Во времена Маньчжоу-го назвать человека «бандитом» было равносильно вынесению смертного приговора.
Хань Лао-лю схватил револьвер Морита Таро и навел на Го Цюань-хая:
— Только пошевелись у меня, сволочь!
— Собака! — выругался по-японски прибежавший на крик жандарм.
— Пошел вон! Ждешь, пока тебя не избили до полусмерти? — прошипел Ли Цин-шань и вытолкал батрака вон.
Так, проработав на Хань Лао-лю год и два месяца, Го Цюань-хай получил за труды всего пять фунтов мяса. На следующий день начальник Гун отправил его отбывать трудовую повинность в Мишань, откуда он вернулся лишь после 15 августа.
— У нас к Хань Лао-лю кровная ненависть, — заключил свой рассказ Го Цюань-хай.
— Что же ты на собрании молчал? — спросил Сяо Ван.
— Выступать, когда со всех сторон его домочадцы и родственники глаза пялят? Немного тут наговоришь! Да и какой толк? Попробуй играть барабанными палочками без барабана.
— Давай начнем объединять людей, — предложил Сяо Ван. — Найди таких, чтобы они не были двурушниками и по-настоящему ненавидели бы этого Хань Лао-лю.
— Лучшего, чем Бай Юй-шань, для такого дела и не найти, — подумав, сказал Го Цюань-хай.
— А где он живет?
— На южном конце деревни.
— Так идем к нему сейчас, — вскочил с кана Сяо Ван.
Они пошли.
У Бай Юй-шаня был всего один шан настолько скверной земли, что он сам говаривал: «На этой желтой глине такие тощие всходы, что даже зайцы сюда не забегают по нужде».
Во времена Маньчжоу-го после оплаты всех налогов и поборов Бай Юй-шаню почти ничего не оставалось: ни на еду, ни на одежду. Это, впрочем, не огорчало его, потому что принадлежал он к числу людей неунывающих, с покладистым характером и очень миролюбивым нравом. Но у
— Дай, небо, дождичка. Пусть хоть наводнение, лишь бы поспать вволю, — говорил он, позевывая.
— Если решил спать, так при чем тут дождь? Сам ведь хозяин в доме, как решишь, так и будет, — подтрунивали над ним соседи.
Бай Юй-шань в таких случаях неизменно кивал на жену: при ней не поспишь!
Жена его, Дасаоцза, была трудолюбивой, старательной хозяйкой, искусной рукодельницей и усердной в полевых работах. При прополке и сборе урожая редкий мужчина мог сравниться с ней по быстроте и ловкости.
Так как в первые дни супружеской жизни Бай Юй-шань неожиданно для себя потерпел в стычке с молодой женой жестокое поражение, он стал ее побаиваться и со временем свыкся с мыслью, что такую женщину ему не одолеть.
Как-то раз, когда у людей был досуг и они коротали время в разговорах, один задира спросил:
— Эй, ребята, кто из вас не боится своей жены?
— Кто боится, пусть не хорохорится! — рассмеялся сосед.
Бай Юй-шань, сидевший тут же, сделал вид, что не слышит.
— Старина Бай, а ты что скажешь? — не унимался задира.
— А почему ты у меня спрашиваешь? — огрызнулся Бай Юй-шань.
— Да так, ничего… — хихикнул задира и обратился ко всем: — Вот вы скажите: боится наш брат Бай жены или не боится?
— Не болтай пустого! — вскочил обиженный Бай Юй-шань. — Кого я боюсь? Никого я не боюсь!..
В этот момент появилась Дасаоцза с кочергой в руках.
— Так вот ты где! — накинулась она на мужа, угрожающе подняв кочергу. — Я по всей деревне бегаю, а он здесь посиживает! Ни воды не принес, ни дров не наколол, в гости отправился!
Бай Юй-шань пробормотал что-то невнятное и покорно пошел за женой, провожаемый дружным хохотом.
Надо сказать, что лень одолела этого хорошего человека не со дня рождения. Когда он поселился в деревне Юаньмаотунь, то был совсем другим человеком. Своими руками поднял он пять шанов целины и немало потрудился, чтобы обработать их и засеять. Год выдался удачный, дожди выпали вовремя, и каждый шан принес десять даней кукурузы.
Бай Юй-шань почувствовал себя состоятельным человеком и женился.
А летом следующего года на его поле побывали лошади Хань Лао-лю и потравили большую часть посева. Он поругался из-за этого с управляющим Ли Цин-шанем. Тот донес хозяину и прибавил еще кое-что от себя. Помещик разъярился, вскочил на серого жеребца, ветром примчался к Бай Юй-шаню и перебил палкой всю его посуду и глиняные чаны для воды и сои.
Бай Юй-шань кинулся в деревенское управление и, ничего не добившись, отправился в уездный город и подал жалобу в суд. Когда Хань Лао-лю, блаженствуя около своей опийной лампы, услышал об этой дерзости крестьянина, он холодно усмехнулся и спросил: