Ураган

Ли-Бо Чжоу

— Правильно, старина, правильно! — поддержали присутствующие.

Возчик Сунь продолжал:

— Разве мы идем не по революционному пути? А если по революционному, надо чтобы у нас скорее оказались революционные заслуги. Нам ли бояться волков впереди и тигров позади, что это еще за идеология?

Подготовленные такой речью члены группы старика Суня все как один пришли судить помещика.

Следующий день выдался ясным.

На просушенные ветрами поля осень в изобилии наложила свои яркие краски.

С крыш крестьянских лачуг свешивались

гроздья красного перца, заготовленного на зиму, связки недозревших початков кукурузы, которые вялились на солнце. Крыши жилищ были в том же пестром осеннем наряде, что и поля.

Сердца людей радовались скорой уборке и учащенно бились от нетерпеливого ожидания суда над помещиком.

Еще до рассвета на большом дворе Хань Лао-лю начали собираться крестьяне, и когда рассвело, двор уже был битком набит народом. Некоторые залезли на стены, крыши флигелей и амбаров.

Женщины и дети хором распевали наскоро сложенные частушки:

Наша ненависть крепка: Прожила она века Лишь с тех пор пришла отрада, Как приехала бригада, Хань-шестой, тебя-таки Разорвем мы на куски!

Частушки понравились. К хору женщин и детей присоединилась молодежь, а затем и старики стали подтягивать.

За воротами зазвенели гонги и тарелки, загрохотал большой барабан.

— Ведут! Ведут! — зашумела толпа и хлынула к воротам.

У ворот образовалась давка, всем хотелось протиснуться вперед.

Хань Лао-лю конвоировали четверо бойцов отделения охраны. На всем пути от школы до усадьбы были расставлены часовые отряда самообороны. На всех сторожевых башнях помещичьего двора у бойниц находились дозорные.

Бай Юй-шань с винтовкой за плечами прохаживался по шоссе, поглядывая на башни. Он наказал дозорным неустанно следить за полями и тотчас же сообщать, если они заметят что-либо подозрительное. Управляющий Ли Цин-шань и Хань Длинная Шея бежали. Они могли предупредить Ханя-седьмого. Кто знает, быть может, Хань-седьмой налетит с бандой на деревню и сделает попытку спасти своего братца.

Вчера Бай Юй-шань вернулся домой очень поздно. Последнее время он очень похудел, осунулся, чувствовал усталость и, добравшись до кана, свалился в полном изнеможении. Нечаянно он задел локтем жену. Она приподнялась:

— А… пришел… Будешь кушать?.. Лепешки в чугунке…

— Не буду… Устал… Завтра суд над Хань Лао-лю. Ты тоже иди.

— А зачем бабам ходить? — недоуменно спросила Дасаоцза.

— Чего? — промычал Бай Юй-шань, засыпая.

— Я говорю, бабам идти зачем?

— Как зачем? Разве ты не хочешь отомстить за маленького Коу-цзы?.. — вяло отозвался он и захрапел.

— Я на собрании говорить боюсь. Скажу одно слово, а другого не подыщу…

Дасаоцза разбудила мужа на рассвете. Когда Бай Юй-шань ушел, она отправилась

на собрание. У стены помещичьей усадьбы Дасаоцза увидела жену Чжао Юй-линя и других женщин и присоединилась к ним.

Когда помещика привели и поставили у стола, поднялся невообразимый шум. Чжао Юй-линь, распахнув гимнастерку и багровея от натуги, кричал:

— Не шуметь! Закройте рты! Становитесь как следует! Сегодня мы рассчитаемся с помещиком и предателем Хань Фын-ци. Настало время беднякам отомстить. Подходи по одному!

От толпы отделился молодой крестьянин. В одной руке он держал пику, в другой — палку. Крестьянин вплотную подошел к помещику, посмотрел на него долгим, ненавидящим взглядом, и, когда повернулся, все узнали Чжан Цзин-сяна.

— Хань-шестой — мой смертельный враг! Несколько лет назад я работал батраком на этом дворе. В конце года Хань Лао-лю не только не заплатил мне заработанных денег, но еще отправил отбывать трудовую повинность. Когда же я сбежал оттуда, он посадил в тюрьму мою мать. Хочу отомстить теперь за нее. Соседи! Можно его бить или нет?

— Можно! Можно! — громовым раскатом прокатилось по двору. — Бей его до смерти!

Над головами поднялся целый лес палок. Толпа кинулась к столу, но ее остановил отряд самообороны, и, окружив стол, бойцы отряда выставили перед собой пики.

Едва Чжан Цзин-сян занес палку, как помещик рухнул на землю.

— Притворяется! — крикнул Чжао Юй-линь.

Толпа мигом смяла охранение. Произошла свалка. В суматохе удары сыпались на головы и спины соседей. Возчику Суню сбили шляпу. Он нагнулся, чтобы поднять ее, но в этот момент на него вновь обрушился удар. Все были настолько возбуждены, что если кому и доставалось по ошибке, никто это за обиду не считал.

— Подымите его! Мы еще поговорим с ним! — закричал Чжао Юй-линь.

Когда лысина помещика вновь показалась над головами людей, к столу бросилась женщина в залатанном голубом халате.

— Ты, негодяй, убил моего сына! Вот тебе за это!..

Она ударила Хань Лао-лю по плечу, хотела размахнуться еще раз, но силы изменили ей.

Это была вдова Чжана, живущая у северных ворот. Три года назад Ханю-шестому приглянулась молодая жена ее сына, и он стал ежедневно заглядывать к ним в лачугу. Однажды взбешенный муж погнался за помещиком с ножом. В тот же вечер этого Чжан Цин-юаня отправили отбывать трудовую повинность, а по дороге подосланные помещиком убийцы, договорившись с японцами, задушили его.

— Отдай мне сына, злодей! Отдай! — рыдала в исступлении вдова.

Ее вопль потонул в тысячеголосом реве толпы.

— Отдай нам сыновей! Отдай загубленных мужей! — надрывались женщины.

— Отдай наших отцов! Братьев наших отдай! — вторили мужчины.

— Запиши еще одно преступление, — обратился начальник бригады к Лю Шэну, стоявшему с блокнотом возле стола.

Лю Шэн занес в блокнот имя убитого и время, когда было совершено преступление.

— Огласи! — распорядился Сяо Сян.