Урановый рудник
Шрифт:
Сделав это открытие, Иван Данилович понял, что проснулся окончательно, и, собравшись с силами, разлепил опухшие, склеенные подсохшей слизью веки. Он увидел, что действительно лежит щекой на какой-то гладкой и пустой поверхности, простиравшейся до самого горизонта, над которым полыхал огромный, мутно-красный, казавшийся болезненно воспаленным огонь. Отблески этого огня окрашивали все вокруг в мрачные кровавые тона; откровенно говоря, представившаяся взору Ивана Даниловича картинка здорово смахивала на один из уютных уголков ада.
Придя к такому выводу, Петров слегка опечалился. Похоже, он наконец достиг заветной цели и упился-таки до смерти. Однако и тут Иван Данилович оказался обманутым в своих ожиданиях. Он-то надеялся, что смерть, в полном соответствии с научным материализмом,
Мысль о наполненной моральными и физическими мучениями вечности так напугала Петрова, что он со страдальческим стоном оторвал щеку от поверхности, на которой та лежала, и сел прямо.
И, о чудо, все мигом стало на свои места! Оказалось, что Петров находится ни в каком не в аду, а в своем служебном кабинете — сидит на рассохшемся скрипучем стуле за своим письменным столом, на котором до этого, как случалось уже не однажды, лежал мордой. Привидевшееся ему адское пламя оказалось всего-навсего солнцем, которое на закате, перед тем как спрятаться за лесистым гребнем горы, всегда на несколько минут заглядывало в окошко кабинета. А мутным оно выглядело по той простой причине, что стекла в окошке никто не мыл, наверное, со дня постройки здания управы…
И вовсе он, как оказалось, не помер, а находился в самом что ни на есть добром здравии, разве что мучился с похмелья. Ну, так эти муки переживать ему было не впервой, и как от них избавиться, Иван Данилович знал досконально.
Правда, идти куда-то за эликсиром, помогающим в подобных случаях, Ивану Даниловичу до смерти не хотелось. Рассеянно разминая затекшую от долгого лежания на столе щеку, он огляделся, ибо не без оснований предполагал, что некоторое количество упомянутой субстанции может обнаружиться здесь же, в кабинете, на расстоянии вытянутой руки, а то и ближе. Спиртным он всегда запасался основательно — что называется, «с походом», — и, как правило, просто не успевал выпить все до последней капли. Эта привычка всегда иметь что-нибудь про запас для поправки головы не раз спасала Ивана Даниловича в таких вот сложных ситуациях, должна была спасти и теперь.
Итак, участковый Петров осмотрелся по сторонам, рассчитывая обнаружить где-нибудь поблизости полную или в крайнем случае ополовиненную бутылку «беленькой». На худой конец сошла бы и банка с мутным самогоном и даже пузырек какого-нибудь стеклоочистителя или одеколона — на людях Иван Данилович такими вещами не баловался, но наедине с собой, да еще когда подпирала крайняя нужда, мог выпить буквально что угодно, лишь бы в том, что он пил, содержался градус.
Увиденное исторгло из его груди вздох глубокого уныния, но никак не удивления. В кабинете царил жуткий бардак — чувствовалось, что, пребывая в беспамятстве, Иван Данилович не терял времени даром. Непривычная чистота на столе объяснялась очень просто: все, что обычно стояло, лежало и беспорядочно валялось на его поверхности, теперь перекочевало на пол. Там, на полу, ворохом лежали рассыпанные, желтые от старости бумаги, обтерханные картонные папки, кедровые орешки — в том числе почему-то и очищенные от скорлупы, — разбитая настольная лампа и даже, черт подери, табельный пистолет Ивана Даниловича. Все это богатство было густо припорошено пеплом и усеяно смятыми окурками, высыпавшимися из перевернутой поллитровой банки, заменявшей ему пепельницу. На непривычно голой столешнице перед участковым стояла водочная бутылка — увы, пустая. Рядом с бутылкой лежал на боку граненый стакан — сухой снаружи и внутри, но
Чекушка его добила, потому что это был неприкосновенный запас, который он прятал от самого себя в забитой ненужными бумагами и мусором печке, приберегая для экстренного случая. Иван Данилович поглядел на печку и снова вздохнул: так и есть, весь мусор из топки вывернут наружу и разбросан по всему кабинету, и рука по локоть в саже…
Все это означало, увы, что за опохмелкой придется идти. Немного утешало лишь то, что идти совсем недалеко, через каких-нибудь два дома, и не к кому-то на поклон, а в свое собственное жилище. Пил Иван Данилович в кабинете и заснул тут же, в кабинете, прямо на столе, а значит, домой не ходил. А дома, на кухне, на полочке за занавеской, стояла у него бутылочка первача, купленная позавчера у тетки Груни и чудом уцелевшая до сего момента. А раз так, то потерпеть ему осталось всего ничего, от силы пять минут. Дайте только до дома добраться, и все будет расчудесно…
Не вставая, Иван Данилович пригладил волосы на макушке, немного помассировал ладонями лицо и на всякий случай ощупал себя от верхней пуговки на воротнике до самой ширинки, проверяя, все ли у него на месте и не расстегнуто ли что-нибудь из того, чему полагается быть застегнутым. Все детали его туалета оказались на месте и пребывали в относительном порядке. Исключение составляла лишь кобура, которая почему-то была расстегнута и пуста. «Ага», — сказал Петров, вспомнив, что пистолет валяется под столом.
Ему опять стало неловко, когда он представил, сколько человек на протяжении дня могло заглянуть в кабинет по делам и застать его спящим, в совершенно непотребном виде, среди разбросанного повсюду мусора. Могли ведь, между прочим, и не просто заглянуть, а стибрить ствол, то бишь похитить табельное оружие. ЧП могло бы случиться, пропади оно пропадом…
Он попытался припомнить, как долго пролежал без памяти на собственном рабочем столе. Алкогольная амнезия была ему знакомым и привычным явлением, но обычно во мраке беспамятства скрывался только тот промежуток времени, когда Иван Данилович уже напивался до зеленых чертей и полностью терял контроль над своим телом. Сегодня же он никак не мог припомнить даже начала попойки — как брал из стола бутылку и стакан, как, шипя сквозь зубы от нетерпения, свинчивал пробку, как наливал, как пил, чем закусывал… В памяти стояла непреодолимая преграда, какая-то стена, и мало-помалу Петров начал подозревать, что стена эта возникла у него в мозгу не просто так, не сама по себе, а была воздвигнута нарочно, чтобы хоть на время скрыть от него что-то очень скверное.
Подозрение это было плодом не логических рассуждений, а предчувствия, больше похожего на тень какого-то воспоминания. Похоже было на то, что Петров забыл события сегодняшнего дня далеко не так основательно, как ему хотелось бы; словом, глядя на валяющийся под столом пистолет, Иван Данилович постепенно преисполнился уверенности, что сегодня он опять накуролесил, и притом накуролесил здорово, от души.
«И наплевать, — подумал он с горечью. — Подумаешь, накуролесил… Впервой, что ли? Да от меня здесь давно уже никто ничего другого и не ждет. Не дашь им, сволочам, повода для сплетен, так они его сами выдумают и разнесут по всему поселку… Плевать».
Надо было потихоньку трогаться — не ночевать же здесь всухомятку! Страдальчески кряхтя и постанывая, Иван Данилович наклонился за пистолетом. Пальцы его уже коснулись рубчатой пластмассы рукоятки, когда он заметил чуть дальше, возле самой ножки стола, отлетевшую в сторону пачку «Примы». Клапан был откинут в сторону, позволяя видеть, что сигареты в пачке есть — штук пять, никак не меньше.
Курить Петрову не хотелось, при одной мысли об этом к горлу подкатывала тошнота, но барской привычки разбрасываться добром он, слава богу, не имел. К тому же Иван Данилович точно знал, что после первого же глотка божественного эликсира тетки Груни его отвращение к табачному дыму как рукой снимет — наоборот, потянет закурить, да еще как! Поэтому, выпустив пистолет, он потянулся за сигаретами.