Уроки лишнего и нужного

Ронин Леонтий

Тотчас принялся тянуть зубами штанину, рыча, повизгивая – может то щенячья благодарность за угощение?

Но испуганно присмирел, когда высоко – глянуть, мальчик у нас, девочка?

Ткнулся в плечо, прижался успокоено, только что не заснул.

…И вновь стремительное уничтожение пищи, полеты за бабочкой, гребля носом травы, с чихами и фырками.

Уходя от воображаемой погони в сумасшедшие виражи и бешеные зигзаги, подкатить к ступеням крыльца, передними лапами обнять мое колено, чтобы сразу оттолкнуться

и умчаться в дальний край двора.

Сухого сена в будку, теплое что-нибудь на крыльцо…

Вернулся с матрасиком – его не видно.

И в огороде нет.

За огородом.

У колодца.

В саду.

В деревне о собачонке не знают, не видели.

В самом деле – а был ли песик?

Лизнул колбасу.

Головой повертел: случается еда – нет желающих покуситься?

Спешно заглатывать?

Лучше не быстро.

Вспомнить запах.

Дух волнующий, не припомнить…

Теперь в снежные и зеленые дни, в холод и зной случалась тянущая боль в брюхе – пока не найдется что проглотить.

Прежде, за высоким забором, такой не знал.

Хотя в щели конуры дуло, но под сеном всегда можно спрятать нос, а из брюха грело.

И тогда снилось – чисто оставляет миску и довольно облизывается…

Миниатюры Побегать не пускала цепь.

Лаял на всех, кого не знает.

Но удирать-то не собирался…

Случайно скользнул через голову ошейник.

Ворота были настежь – трактор тарахтел по двору.

Побегаю и вернусь, думал.

Летел на край улицы, и дальше.

Густой травой нырял и выныривал.

Купался волей.

Вдруг уперся на бегу.

Поднял морду к близкому перелеску.

И сорвался туда спущенной стрелой, на голоса собратьев – там двигалась свадьба.

Невеста, скромная сученка, испуганно озирала женихов.

Те, что пришли раньше, свесив мокрые языки, тяжело трусили, изрядно отстав.

Но и усталость не могла лишить надежды на обещанное, казалось, именно ему, угощение в конце пути.

Пес забыл службу, конуру.

Миску не вспомнил.

И покатил со свадьбой невесть куда.

Давным-давно было.

Но живо припомнилось.

Доел колбасу и задремал.

Светло-коричневый карликовый пинчер, с острыми ушками – маленький Конек-Горбунок…

Вьется у ног хозяйки – высокой, тонкой девицы – словно бабочка, только что не липнет к элегантным брюкам.

Ее волосы тоже светло-коричневы и ноги – от шеи, у хозяйки, у собачки…

Не надо быть Ньютоном, догадаться, как притягивают мальчишек яблоки чужого сада – и нарядить туда Мухтара.

Пес придворно-вольный, на свободных харчах у деревенских калиток, работать ради хлеба насущного отвык.

И хозяйский сад сторожит спустя

рукава.

Понуро волочит цепь. Лениво, может и через губу, полаивает на пацанов, идущих мимо.

От бессмысленности такой жизни часто поскуливает-подвывает: лапы и нос скучают по норам сусликов, шкура вспоминает теплые лужи песчаной дороги…

В ночи фосфоресцирующие стрелы собачьих глаз летят к окнам освещенного дома хозяйки.

Кладет морду на лапы – терпеливо ждать, отпустят на волю когда.

На поводке, собранном из мятых платков – уголки торчат листиками ритуального дерева – семенит беспородная собачонка.

В метро хозяйка уложила ее в колени – «отдохни, собач» – и та устало не шевелилась.

Летняя шляпка с причудливыми кренделями на тулье.

В светлом пакете мешанина пищи, такой несут к мусоропроводу.

На женское пальто – мужское…

Жилет еще, поверх.

И неотрывно смотрит куда-то далеко, но осмысленно и серьезно.

Пассажиры, входя, опускаются рядом.

Оглядевшись, пересаживаются.

Не острый дух бомжей возле – запах гари и пепелища.

Конечная станция – «…просьба освободить вагоны».

– Пойдем, собач.

Дама и собачка перешли к поезду в обратную сторону.

Другое наше завтра

– Мама, а когда машина эта моя вырастет – она будет автобусом?

– Собака пришелец.

– Как пришелец?

– Ну, она сама к нам пришла.

– А горлышко-то у тебя красное, – доктор говорит.

– Как яблочко?

– Сейчас пописаю и пойдем к дедушке?

– Пойдем.

– И будем там жить?

– Да.

– И бабушка нас не найдет?

– Негр. Он из Африки. Он учится в нашей школе.

А потом будет учиться в институте.

– А в Африке школ нет? И института?

– Там очень жарко, в Африке.

– Ну и что, что жарко?

– Ну как же, очень-очень жарко и негры ходят там совсем голые.

– Совсем-совсем?

– Совсем, только в трусиках, а голых в институт не принимают…

– Орел всех сажает на спину, орлят, их друзей и товарищей, летает с ними, всем показывает землю и город. А потом вдруг опустился и сел в автомобиль.

Почему, я спросила. Крылья у меня устали, говорит…

– Для резиновой черепашки я сделала домик из детской книжки.

– А папа где?

– Он ушел.

– Куда ушел?

– Куда его выгнали.

– А куда его выгнали?