Уроки влюбленного лорда
Шрифт:
— Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы у меня ничего не получилось с этой?
Коналл вытаращил на брата глаза:
— Бога ради, Стюарт, она же служанка!
— Ха! Чья бы корова мычала… Я видел, как ты глазел на Шону. Практически истекал слюной.
Коналл сжал зубы.
— Но я хотя бы не пытаюсь ее соблазнить. Я люблю иногда пофлиртовать, но…
Стюарт нахмурился:
— В самом деле, Коналл? Судя по твоему как бы монашескому образу жизни, я и не подозревал, что ты хоть что‑то любишь иногда.
— Не увиливай от
— К несчастью, я тоже этого не потерплю. Если только ты не прекратишь нападать на меня, как ревнивый муж.
Коналл погрозил ему пальцем:
— Я хочу покончить с твоими эскападами. Я не могу позволить себе содержать холостяка, который только и умеет что транжирить деньги и удовлетворять свою похоть. Теперь все изменилось, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше будет для тебя. Я тоже не собирался становиться помещиком, но пришлось, и ради того, чтобы поправить дела этого имения, я отказался от своей практики и профессии, на которую много лет горбатился. Я принял на себя бремя обязанностей, и ты должен сделать то же самое. У тебя есть два выхода. Жениться или убраться из моего имения.
Коналл отвернулся от брата и стал спускаться с лестницы.
В который раз Стюарт задыхался от своего бессилия. Второй во всем, хозяин без места. Вся его жизнь состояла из одних пинков и подзатыльников. Стюарт Макьюэн — второй сын второго сына. С таким же успехом он мог быть цыганским крысоловом.
Коналл. Его брат всегда находился в привилегированном положении. Первенец в семье, первый в школе, первый в очереди наследования. Первый, первый, первый. Коналл был умнее, больше и лучше во всем. Стюарту даже делать не все разрешалось, не говоря уже о том, что способен он был на гораздо меньшее. Не обладая расторопностью ума Коналла, он не мог рассчитывать, что станет блестящим доктором. Облечься в рясу? Он мог облечься разве что в простыни в спальне.
Стюарт пошел в библиотеку и налил себе выпить. Что с того, что он развратник? Или пьяница? По крайней мере хоть в чем‑то он преуспел.
Кто‑то за его спиной кашлянул. Если это Коналл приготовился читать ему нотации по поводу утреннего приема спиртного, он пошлет его к черту. Стюарт резко повернулся.
Баннерман с серебряным подносом в руках терпеливо ждал.
— Прошу прощения, сэр, но это срочное письмо только что прибыло с нарочным. Нарочный ждет вашего ответа.
Нахмурив брови, Стюарт сломал восковую печать и развернул исписанный листок. Скользнув глазами вниз от эмблемы наверху к подписи внизу, он принялся читать элегантный, но решительный почерк.
Смертельно побледнев, он вскинул ладонь к губам.
— Боже, Боже, Боже.
— Тревожные новости, сэр?
— Да. То есть нет. Баннерман, окажите мне услугу. Не говорите никому об этом письме. Особенно моему брату. Я передам свой ответ нарочному лично.
Невозмутимый, как всегда, Баннерман
— Как скажете, сэр.
Стюарт уставился на письмо. Его глаза остекленели. Он попал в большую беду и не представлял, как из нее выпутаться. Еще меньше он представлял, как теперь просить о помощи Коналла.
Яркое солнце заливало густую изумрудную зелень на территории поместья. Коналл взбирался вверх по склону, который вел к восточному полю, и ветер играл его каштановыми волосами.
Там у каменной ограды стояла Шона, глядя вниз на пасущихся овец.
— Я подумал, что могу найти тебя здесь, — обронил он.
Взглянув в его сторону, она ничего не сказала и снова сосредоточила взгляд на группе овец, сбившихся вместе на солнечном участке.
Коналл, прищурившись, устремил взгляд вдаль.
— У тебя, похоже, врожденная тяга к животным.
Она опять промолчала.
— Почему ты не рассказала мне о клейме?
Шона повернулась к нему:
— Перестаньте ходить вокруг да около, говорите напрямую. Хотите, чтобы я вернулась в коровник, так и скажите.
— Возможно, но сначала ответь на мой вопрос.
Шона потупила взгляд.
— Как могла я сказать, что это значит? Вы слышали слова мистера Хартоппа. Это знак слейтера. Куда бы я ни пошла, любой, кто его увидит, сразу узнает, кто я.
— И что это такое?
Она поморщилась:
— Мошенник. Злодей. Предатель. Низкий человек.
— А ты такая?
Шона фыркнула:
— Не все ли равно, какой я себя сама считаю? Отметина говорит об обратном.
— Это не все равно. Кем ты являешься на самом деле и что говорят о тебе люди, — это разные вещи.
Шона замялась.
— Вы не поняли. Никто не станет выяснять, какая я на самом деле. С них одного этого хватит, и на том все закончится.
Шона поднесла обезображенную руку к его лицу.
Коналл с трудом поборол желание отшатнуться. Он видел раны и похуже, но почему‑то эта на теле Шоны доставляла ему особую боль.
— Вы слишком долго жили вдали от Шотландии и не знаете, что это значит. Этот знак делает нас изгоями. Нас не принимают на работу, нас не берут в жены. Посмотрите на Уиллоу. Не могу припомнить, сколько у нее было ухажеров, но стоило им увидеть клеймо, как они исчезали. Никто не станет любить слейтера.
Коналл медленно кивнул, сознавая несправедливость всего этого.
— Ты достаточно ясно объяснила, что другие думают по этому поводу. Но я так и не услышал, что думаешь по поводу этой отметины ты сама. Поэтому снова спрашиваю: у тебя в голове злые мысли?
Шона задумалась.
— Раньше их не было, а теперь иногда появляются. Я не смогла бы быть доброй к бандитам, которые на моих глазах перебили всю мою семью. Каждый раз, когда думаю об этом, вижу только кровь.
Шокированный откровением, Коналл тяжело вздохнул.