Услышь меня, чистый сердцем
Шрифт:
— А кто это общественный, ну, как его?.. — спросила колючеглазая..
— Общественный истей называется.
— Чудно как-то… Третий раз под судом, а о таком, как его, опять забыла… никогда не слышала. А где же ее место? Где она сидит-то? — продолжала расспросы Валя.
— Рядом с прокурором. Они без конца переговариваются друг с другом.
— А ты сделай им замечание или вообще откажись от суда, — предложила Катрин.
— Я делала замечания много раз, но все равно
— Значит, получается, у тебя два прокурора? — сделала вывод Нина.
— А что адвокат твой? Хорошо заступается? Или как? — интересовалась Рая.
— Адвокат плохо знает дело.
— Почему?
— Потому что не успел подготовиться. Времени у него совсем не было. Я ведь позвонила ему, когда меня увозили из дома в КПЗ.
Нина, сдвинув брови, анализировала:
— Абсолютно ничего не понимаю… Стас погиб в 78-м году? Так? Тебя арестовали в 83-м. Неужели за пять лет твой адвокат не мог ознакомиться с делом?
— Он не был моим адвокатом. Это просто знакомый. Я его едва знала, но у меня был его телефон. Когда за мной пришли, то спросили: «Адвокат-то знакомился с делом?» — «Нет, — говорю. — У меня его вообще нет». Разрешили позвонить. Адвокат выслушал и согласился взять мое дело.
— Но ведь это легкомысленно, не зная дела, соглашаться, — удивлялась Нина.
— Здесь что-то не то… — прищурилась Валя. — Ты прикинь, — продолжала она. — Через пять лет после случившегося тебя арестовывают… Значит, кто-то копал под тебя.
— Думаю, что это стечение многих обстоятельств.
— Нет, я так не думаю. — Нина еще больше сдвинула темные брови. — Против тебя не обстоятельства, против тебя люди, которые решили уничтожить тебя. Я сначала думала, что ты виновата и что умный адвокат тогда… давно… вытащил тебя, а выясняется, что у тебя вообще адвоката не было. И свидетелей, очевидцев твоей виновности, нет. И экспертизы не подтверждают, что виновата ты. Так какого х… они тебя мучают, гады?
Рая, как всегда, смачно ругнулась и подытожила:
— Кому-то нужно, чтобы ты сидела. Да… дела…
Потом спросила:
— Валюшк, можно я кота возьму?
— Не мешай ему дремать, — заступилась за кота колючеглазая.
— Ага, скоро его заберут… Я только поглажу его. Кисонька, хорошая… — гладила кота Рая-мальчик.
Красивая Катрин улыбнулась.
— Все у тебя наоборот, Раиса. Это кот, а не кошка, стало быть, не кисонька хорошая; а котик хорошенький. Себя ты тоже путаешь. Ты — женщина, а говоришь: «Я попил, я поел, я умылся». А как надо говорить? «Я умылась, я поела…»
— Отстань ты от нее, — колючеглазая строила рожицы Катрин, мол, не надо обижать Мальчика. А
— Я в детдоме привык, что я — он. И в девочку был влюблен. Она в меня.
— И что? — Катрин красиво поправила свои чудесные светлые волосы.
— Приедешь на зону, узнаешь, — скалилась Валя.
— Тебе не избежать их.
— Кого — их? — любопытничала Катрин.
— Нас, — серьезно пояснила Мальчик.
— Ну ладно, девки, будет. На зоне обо всем договоритесь, — стреляла колючими глазками Валя.
— Хорошо бы попасть на зону? А? — мальчик Рая не отводила взгляда от Катрин.
— Да ну тебя… — кокетливо отмахнулась та.
А колючеглазая размечталась:
— Скорей бы на зону… Там в столовой пристроюсь… Хорошо!
— Страшно, — процедила Нина. — Говорят, что страшно на зоне.
Валя пожала плечами.
— Ну почему страшно-то? Нет, не страшно. Работы, конечно, много… законы свои… He-а, не страшно. Тебе-то что бояться? Поставят бригадиром или еще кем-нибудь назначат…
— А почему ты думаешь, что бригадиром меня поставят? — осторожно спросила Нина.
Колючеглазая было открыла рот для ответа, но осеклась, не стала объяснять.
А объяснение простое: «курухи» в тюрьме, они и на зоне стучат, да и на воле приспосабливаются и промышляют доносами и сплетнями.
Я-то остаюсь убежденной, что все пороки сопряжены с завистью. Так? Ведь так?
…Завтра опять ни свет ни заря вставать…
…Завтра опять выезжать в суд.
И когда все это кончится? Неужели вправду хотят меня посадить?
8
«Союз нерушимый республик свободных…»
Радио по утрам громко, очень громко поет. Тише сделать невозможно. Принудительная трансляция — так это называется.
Девочки зашевелились. Скоро проверка. Я ожидаю вызова.
— Малявина! С вещами!
В суд ехала с цыганками. Дорогой много говорили.
— Отчего вы кочуете до сих пор? — спрашиваю.
— Родину ищем.
— Индию?
— Да.
— Но ведь вы теперь знаете, где она.
— Знаем.
— И что же?
— У нас две родины. Россия — тоже родина. В России к цыганам хорошо относятся.
— Да-да, — улыбаюсь. — И к вам, и ко мне очень хорошо отнеслись.
— То власть. А не люди.
Парень в «обезьяннике», то бишь в другом отсеке, сидит на полу, подпрыгивает, как будто машина не по Москве движется, а по проселку. Сидит босиком. Жарко очень. Кроссовки стоят рядом. На ступнях у парня наколки — погоны милицейские. Ноги вытянул, сам серьезный такой.
Цыганка мне глазами показывает на босые ноги парня.