Услышь меня, чистый сердцем
Шрифт:
А потом Иван Александрович улыбнулся и заметил:
— Посмотри, какая мизансцена получилась. Мы стоим друг перед другом на коленях. А еще говорят, что у Достоевского все придумано, что ничего подобного не бывает в жизни. Ан нет! Бывает!
Он даже повеселел. Я тоже улыбалась и тихо сказала:
— Я обязательно запомню нас в сегодняшнем дне.
Иван Александрович тяжело вздохнул и подошел к окну.
— Все пройдет, — повторила я.
— Ты думаешь?
— Уверена.
Он не однажды приезжал в Школу-студию МХАТ, разыскивая меня.
«Братьев Карамазовых» Пырьев начал снимать, когда я уже работала в Театре имени Евг. Вахтангова. Меня вызвали в группу и предложили пробы на Катерину Ивановну. Я знала, что Грушеньку будет играть Лионелла Пырьева.
Катерина Ивановна казалась мне совсем не моей ролью, и я была удивлена этому предложению, но у Пырьева возникла мысль сделать героинь похожими, он находил, что мы с Линой одного плана.
У Достоевского в «Идиоте» князь Мышкин говорит Аглае: «Вы точь-в-точь, как Настасья Филипповна». Этим же путем хотел идти Иван Александрович в «Братьях Карамазовых»: идея сходства соперниц его увлекла. Но я отказалась от проб, мне было трудно играть Катерину Ивановну: я ее не чувствую..
Иван Александрович какое-то время был увлечен этой идеей.
— Лионелла и ты — темненькие. Надо сделать так: Лина останется сама собой, а ты будешь блондинкой.
— И зачем же я тогда нужна вам? Схожесть пропадет, и мысль тоже.
Второй оператор «Карамазовых», Сережа Вронский, тоже уговаривал принять приглашение на пробы и тоже видел меня блондинкой.
С болью, но я все же отказалась.
А теперь здесь, где идет суд надо мной, побывали все три талантливые женщины, горячо любимые Иваном Пырьевым: Марина Ладынина, Люся Марченко, Лионелла… Странно все…
9
Здание суда так и осело в моей памяти ледяными развалинами, «сталкеровской зоной». Ледяным холодом бокса, в котором нам положено дожидаться очередного заседания.
Конвой уже не настаивает на том, чтобы я непременно находилась в боксе. Оставляют, меня в более теплой «прихожей». Это нарушение режима, ребятам здорово попадет, если нас застукают…
Кто-то стучит во входную дверь, и я мгновенно оказываюсь в холодной камере.
Оказывается, пришел мой адвокат. Меня опять выпускают в тепло.
Адвокат в хорошем настроении, весь вид его не имеет ничего общего с обстановкой и обстоятельствами этого казенного дома. Яркая рубашка моего адвоката и сабо На босую ногу делают наш разговор неофициальным.
Адвокат вполне удовлетворен тем, что болтовня по поводу меня и Стаса продолжается.
Мне же не терпится, чтобы суд скорее приступил к экспертизам.
И потом… гражданский истец и прокурор продолжают все время шептаться? О чем? Неприлично это!
Зато теперь понятно, почему изъяты все записи Стаса и его дневники. В них много минора. Обвинение же старается создать его жизнерадостный образ.
Наконец я спрашиваю у адвоката, кому я обязана своим «вторым прокурором» — гражданским истцом.
— Ее
— Попков?!
— Да. Вы знаете его?
— Не очень.
— Кто он?
— Артист. Кстати, где он? — поинтересовалась я.
— Он в отпуске…
— Он что, не собирается больше появляться в суде?!
— Нет, он уехал.
— Как — уехал? Он не должен был уезжать! Как же так?
Я хотела задать ему свои вопросы. Нет-нет, я думаю, он появится, обязательно появится, хотя бы еще на одном заседании. Он ведь был в суде только один раз…
— Появится, — уверенно говорю я.
— Может быть, — улыбается адвокат. — Не нервничайте. Лучше расскажите о нем.
— Но я же его совсем не знаю! Меня интересует вот что: кто сочинил это безумное обвинительное заключение?
— Компания из прокуратуры Ленинского района. Я знаю, что его несколько раз переписывали. Были претензии суда по поводу непрофессиональности данного документа.
— Но в нынешнем виде этот, с позволения сказать, документ просто смешон и несостоятелен. И еще: как вы думаете, с ним ознакомились гражданский истей, то бишь адвокат Александры Александровны, и доверенное лицо, актер Попков?
— Конечно.
— Неужели это так? Впрочем, ничего удивительного. Попков и истей, она же адвокат Александры Александровны, на первых двух заседаниях вели себя вызывающе. Говорят, что истей за «кулисами» готовит свидетелей. А вы у нее булочку во время перерыва надломили и скушали… эх, вы…
— Вам и это известно?
— Да. И не только это. Я знаю, что ведется магнитная стенограмма заседаний, несмотря на запрещение судьи. Не понимаю, почему на открытом суде нельзя записывать заседания на пленку? Тем не менее Тайно запись ведется. Есть дубликат всего следствия… И еще. Я чувствую, что судья сожалеет, что взялась за это дело.
Подъехала машина. Пришли солдатики.
— Поехали, — говорят.
— Куда? — спрашиваю.
— Домой, в Бутырку, — и улыбаются.
Как всегда мы долго ехали к Бутырке, забирая по пути других подсудимых. И в Бутырке продолжительное время сидели в боксе, ожидая ужина. Значит, уже больше шести часов вечера и в камерах теперь отдыхают от дневного безделья. Господи! Не ведают, что творят советские юристы.
И вспомнилось мне, как мы устроились со Стасиком на его узенькой кроватке и рассматривали фотокарточки.
Меня заинтересовало небольшое фото, на котором был изображен молодой человек с библейским лицом.
— Кто это? — поинтересовалась я.
— Попков Коля. Мы маленько учились с ним вместе в Школе-студии МХАТ. Потом нас выгнали.
— За что?
— Дурацкая история. Неохота вспоминать. Противно.
— Чем он занимается теперь?
— У него талантливая жена, Наташа Егорова.
— Наташу я знаю. А он?
— Тоже актер. А еще… каждому Моцарту по Сальери, Валена.
— Надеюсь, ты — Моцарт. Он, стало быть, Сальери?