Утраченный мир
Шрифт:
Подошел официант принять заказ.
– Два сандвича и кофе. У вас нынче вечером много народу...
– Киногруппа... У них съемка в нашем квартале...
И он восторженным тоном назвал мне имя режиссера.
– Это известное имя?
Он вытаращил на меня глаза и улыбнулся с легким презрением:
– Еще бы, конечно, известное...
– Извините, я давно не был во Франции...
Я тут же пожалел, что разоткровенничался. Через стекло я разглядывал сгрудившихся за столиками людей. Вот этот брюнет, на вид еще совсем не старый, с бородой, которая скрывает пол-лица, и с черными мрачноватыми глазами, должно быть, и есть режиссер. Он грыз ноготь
– Простите... Робер Карпантьери...
Говорил он сипловатым голосом курильщика. А может, просто охрип. Вблизи ему на вид можно было дать лет сорок пять, несмотря на яркие голубые глаза, белокурый хохолок и вздернутый нос. Он слегка наклонился, опершись ладонями на спинку свободного стула против меня. Я молчал, не имея желания называть ему свое имя.
– Мне кажется, мы знакомы...
Он пододвинул к себе стул и сел.
– Тогда мы встречались лет двадцать назад, - сказал я.
– Я с тех пор не бывал в Париже...
– Двадцать лет?
– Почти.
Взгляд его устремился вдаль. Он пытался что-то вспомнить. Пытался изо всех сил.
– Может, мы встречались в компании Жоржа Майо? Вы знали... Жоржа Майо?
Он прошептал это имя словно пароль.
– Да, - ответил я.
– Я был знаком с Жоржем Майо...
В моей памяти всплыл профиль, фотография с игрой светотени, вроде снимка Рокруа на стене в спальне Гиты. Фотографию мне подарил Жорж Майо. На ней, в отличие от снимка Рокруа, было видно только лицо. В ту пору уже вышло из моды дарить друзьям свои фотокарточки, но, впрочем, возможно, я попросил у них фотографии сам.
– Вы часто бывали у Жоржа Майо?
– спросил он меня.
– Нередко. А вы?
– Я встречался с ним ежедневно.
– Вы... вы, кажется, были в ту пору его секретарем?
Я не решался сказать "шофером". И однако чем больше я вглядывался в него, тем отчетливей вставала передо мной картина: этот самый толстяк блондин за рулем машины Майо.
– Пожалуй, да, секретарем... А также шофером.
Так и есть. Он улыбнулся.
– И другом... Вот уж не думал, что нынче вечером мне придется говорить о Жорже.
– Он разглядывал меня с каким-то почтительным удивлением.
– Стало быть, вы... вы уезжали на двадцать лет?
Может, он принимал меня за призрак? Или за человека, отбывшего длительный срок в тюрьме? Мне хотелось помочь ему преодолеть неловкость я широким жестом обвел людей,
– Среди них, наверно, есть люди, знавшие Жоржа Майо, не так ли?
Он передернул плечами.
– Что вы! Когда Жорж снимался в кино, они были еще сосунками... Я самый старый в здешней группе...
– Вы с ними... работаете?
– Да... я стал помрежем...
Видно было, что ему не хочется говорить на эту тему. Стоило произнести имя Жоржа Майо, и настоящее перестало для него существовать. Он ловил каждое мое слово.
– А вы? Как вы познакомились с Жоржем?
Но у меня не было охоты ни с того ни с сего исповедоваться перед первым встречным.
– Как я познакомился с Жоржем?
Я подыскивал ответ, который был бы полуправдой. И решил прощупать почву, чтобы увидеть, на какую приманку он клюнет.
– Меня познакомил с ним человек, который одним из первых пригласил его сниматься... Альбер Валантен...
– Тот, что жил в отеле на улице Труайон, где Жорж останавливался, когда приезжал в Париж?
Стало быть, Валантена он знает... Но он не знает, что я тоже жил в этом отеле... Быть может, он просто раза два-три видел меня с Майо, а у него хорошая зрительная память. Но, если он почти ничего обо мне не знает, не мне сообщать ему подробности. "Никогда не раскрывай своих карт", говаривал Альбер Валантен.
– Если я правильно вас понял, - спросил я, - вы по-прежнему работаете в кино?
Он пожал плечами.
– Зарабатывать как-то надо...
Я показал рукой на столик, за которым восседал режиссер. Каждую минуту кто-нибудь из членов съемочной группы почтительно к нему наклонялся, а он с высокомерным видом продолжал грызть свой ноготь.
– Хороший он постановщик?
– Хороший, плохой - по мне, один черт... Я свое дело делаю, и ладно...
– А вы сами, - как вы познакомились с Майо?
Лицо его просияло.
– На съемочной площадке... В тысяча девятьсот пятьдесят пятом. Он снимался в своем последнем фильме... Мне было восемнадцать лет, я был реквизитором...
– Когда с ним познакомился я, он уже много лет не снимался...
– Он никогда не любил сниматься. Он стал актером случайно, но сниматься никогда не любил...
– Усталым взглядом Карпантьери обвел столики на террасе.
– Что у него могло быть общего с этими поденщиками...
Я пристально вглядывался в Карпантьери, рылся в памяти, но тщетно: сомнений нет, он запомнился мне только в одной-единственной роли за рулем машины Майо. И еще смутно брезжило: Майо, кажется, дал ему какое-то прозвище.
– Он вас как-то называл...
– осторожно начал я.
– Тентен [герой популярных комиксов]. В ту пору я был куда стройнее... И похож на Тентена...
Правильно, совершенно точно. Вот Майо высунулся из окна отеля на улице Труайон и зовет Тентена своим глубоким голосом. Тентен... Мне было так же тягостно видеть его, как только что опознанную мной на террасе маленькую девочку, которую взмах волшебной палочки преобразил в сорокалетнюю женщину. Постаревший Тентен удвоил свой вес.
– Он заставлял меня носить гольфы... А на день рождения подарил фокстерьера... С тех пор все киношники звали меня Тентен Карпантьери...
Словно от знакомого аромата духов, пробудились во мне вдруг воспоминания о проделках Майо. Взять в секретари Тентена было вполне в его духе.
– Мне пора за работу, - вздохнул он.
Там, на террасе, режиссер встал и, грызя ноготь указательного пальца, заглянул в какую-то толстую папку. Бывшая маленькая девочка покорно стояла с ним рядом.