Утраченный мир
Шрифт:
– Вы, по-моему, не совсем в форме. Вам надо было принять душ.
– Душ?
– Ну да. Если бы я разбудил вас немного раньше, вы бы успели принять душ.
Он кулаком постучал в двустворчатую дверь, но никто не откликнулся. За дверью слышалась музыка. Дворецкий тихонько ее приоткрыл.
– Мадам...
Никакого ответа.
Он толкнул одну из створок. Комната показалась мне темной, настолько ослепил меня яркий свет в других комнатах.
– Она приказала мне привести вас сюда... Можете
И он повлек меня в комнату. Потом незаметно отступил назад и закрыл за собой дверь.
Музыка лилась из черного транзистора, стоявшего на круглом мраморном столике. В щелки двух приоткрытых застекленных дверей видны были трава и цветники маленького сада и небо, на котором сверкал рожок месяца.
Я сел на пуф, обитый тканью с цветочным рисунком, и огляделся. Лампа в самой глубине рассеивала по комнате тусклый желтый свет. На ночном столике среди разбросанных в беспорядке лекарств, газет и книг горела толстая свеча под стеклом, и это, несомненно, от нее по всей комнате распространялся аромат амбры. Широченная кровать с балдахином, но балдахином весьма своеобразным, воздушным, круглой формы, похожим то ли на корзину аэростата, то ли на огромное насекомое. А на полу возле кровати матрац с неубранной постелью.
– Вы здесь?
Голос доносился из глубины комнаты, из-за приоткрытой двери.
– Да, мадам.
– Не называйте меня "мадам". И пожалуйста, извините, что я заставила вас ждать.
– Это не имеет значения.
– Вы, наверно, голодны?
– Нет.
– Конечно, голодны. Сейчас вам принесут поужинать.
Она слегка повысила голос, чтобы я услышал ее на расстоянии, и я уловил еле заметный простонародный выговор.
– Вам нравится эта музыка?
Долгая жалоба саксофона. Конечно же, я знал эту мелодию. Тягучая, замедленная, как во сне, это была мелодия "Апреля в Португалии".
Она появилась в дверном проеме. Босиком, белокурые волосы распущены. На ней был белый купальный халат. Я встал.
– Нет-нет... Не вставайте...
Казалось, она находит мое присутствие здесь совершенно естественным. Переворошив коробки, книги и свечу на столике у изголовья, она нашла начатую пачку сигарет и зажигалку. Потом подошла и села на матрац.
– Курить будете?
– Нет, спасибо.
Она в упор разглядывала меня. Взгляд ее задержался на моих руках.
– Много хлопот доставили вам мои чемоданы?
– Ничуть.
– Очень мило с вашей стороны... Простите, что заставила вас так долго ждать... Но я стараюсь выспаться днем... Ночью ничего не получается... В этой кровати я не могу уснуть... Она слишком высокая...
Я с серьезным видом покачал головой. Было так странно видеть ее на этом матраце в изножье кровати под балдахином.
– Вы, наверно, проголодались... Вам сейчас
Кто принесет? Человек с лицом жокея?
– Спасибо, не надо... Не стоит беспокоиться...
– Надо, надо... Я хочу, чтобы вы поели... Я тоже перекушу за компанию... Но вам неудобно на этом пуфе... Идите сюда.
Я сел рядом с ней на краешек матраца.
– Забавно... В первый раз, когда я вас увидела, вы напомнили мне друга моего мужа... Я очень любила этого человека... Он был англичанин... Может быть, вы его сын? Бернард Фармер... Вы не сын Бернарда Фармера?
Глаза ее не отрывались от моего лица, но я чувствовал, что за ним для нее как бы проступают черты Бернарда Фармера.
– Когда я познакомилась с моим мужем, он не мог обойтись без Фармера...
Я вдыхал аромат ее духов. Пояс халата туго стягивал талию.
– Люди, которых знаешь в двадцать лет, всегда оставляют след в твоей душе... Из всех мужчин, которых я встречала, неизгладимый след оставили в моей душе двое - мой муж и Бернард Фармер...
– Правда?
Вид у меня, наверно, был торжественный и зачарованный.
Она улыбнулась:
– Вам, конечно, неинтересно все это слушать.
– Наоборот.
– Когда я увидела вас в первый раз в холле отеля, я подумала, что Фармер в ваши годы должен был быть именно таким...
И снова ее взгляд задержался на моих руках.
Дворецкий поставил поднос на круглый столик, казалось, ничуть не удивившись тому, что мы сидим рядом на краю матраца. Я не услышал, когда он вошел в комнату. Как он мог ходить, не производя ни малейшего шума? На нем были черные туфли, мягкие как домашние тапочки. Они несли его так легко, словно не касались пола.
– В котором часу вас завтра разбудить, мадам?
– Завтра меня будить не надо.
– Спокойной ночи, мадам.
Он постоял перед нами, вытянувшись в струнку, черные туфли составляли резкий контраст с белой курткой и перчатками. Потом с какой-то военной щеголеватостью он, пятясь, скользнул в дверной проем и, прежде чем закрыть за собой дверь, простился с нами - а может быть, с одной только мадам Блен - коротким кивком головы.
Сандвичи. Тосты. Варенье. Яйца всмятку. Фруктовый салат. Два стакана апельсинового сока.
– Может, вы хотели бы поесть поплотнее?
– Да нет же. Нисколько...
Она положила себе на тарелку фруктового салата. Несколько чайных ложечек. Выпила глоток апельсинового сока.
– Я ем все меньше и меньше.
Мне было стыдно уплетать за обе щеки мой сандвич.
– И все хуже и хуже сплю... А вы? Вам удается заснуть?
В ее вопросе было жадное любопытство.
– Конечно... еще как...
– Вы можете съесть все эти сандвичи и весь салат?
– Могу.