Утреннее шоссе

Штемлер Илья Петрович

Одинцов засмеялся и пристукнул ладонями по рулю.

Гусаров отвернулся и теперь сидел ровно, глядя прямо перед собой. Казалось, его мысли витают за пределами салона автомобиля. С появлением Натальи им овладело дурное предчувствие. Возможно, это было очередное звено в цепи дурных предчувствий, охвативших его еще в ту пору, когда он и Клямин побывали в Ставрополе. Гусаров знал за собой одну слабость: в момент, когда опасность принимала конкретные и осязаемые формы, им овладевала апатия. Что это было – болезнь или страх, – он не знал. Апатия ему очень вредила. Впервые он испытал это чувство, когда, пользуясь положением адвоката, поставлял подследственному недозволенные документы и был пойман с поличным. Вместо того

чтобы спасать собственную репутацию, он отдал себя на волю судьбы, а в результате лишился адвокатского звания и лишь чудом избежал суда…

– Так-так, – проговорил Одинцов. – Где вы живете, прекрасное дитя?

– Самолетная, пять, квартира шестнадцать.

– Самолетная, Самолетная… – повторил Одинцов. – Где это?

– Недалеко от рынка, – буркнул Гусаров.

– Тогда по дороге, – кивнул Одинцов. – Ну, что скажете, Наталья?

– Я хочу спросить у вас… Где сейчас Антон Григорьевич Клямин? – Наталья зябко повела плечами.

– Вот еще! И ради этого вы ждали меня после работы? Смешно! – Одинцов укоризненно качнул головой. – А кто такой этот Клямин?

Наталья растерялась. Весь дальнейший разговор терял смысл.

– Антон Григорьевич… Ну шофер! – сказала она.

– Виталий Евгеньевич, вам знаком такой человек? – серьезно спросил Одинцов.

Гусаров молчал. Его белесое лицо покрылось бурым налетом.

– Вы что-то путаете, Наташа, – с явным сожалением в голосе проговорил Одинцов. – Мы впервые слышим эту фамилию.

– Ну как же! Он работает на вас.

– На меня?! – воскликнул Одинцов и присвистнул. Подъехав к тротуару, он остановил машину. – Знаете, сколько шоферов работает в моем учреждении? Армия! Разве запомнишь каждого? Наведайтесь в отдел кадров, там вам помогут. – В голосе Одинцова прозвучало сожаление. – Нет, ничем не могу вам помочь.

Он повернулся, чтобы отворить заднюю дверь и выпустить неожиданную пассажирку. Только сейчас Наталья разглядела его как следует. Сдавленную с висков голову с дряблой кожей и тонкими бесцветными губами. Немигающие, точно у кота, глаза не отражали и тени беспокойства.

На кого же он похож?! Господи, так ведь на Генаху, отчима, одно лицо. Ха! Прожженная бестия Серафим Куприянович Одинцов и вечно несчастный, битый судьбой, осторожный Генаха с вонючей «беломориной» в остреньких зубах… Ее презрение к Генахе было так велико, что Серафим Куприянович Одинцов как бы раздваивался, отделяясь от знакомого портрета отчима своей зловещей сущностью, так ярко прорисованной Лерой. На водительском месте лимузина сейчас сидели как бы два разных человека. Их внешнее сходство не только удивило Наталью, но каким-то образом успокоило. Она физически чувствовала, как пропадает напряжение и по телу разливается ленивая истома. Разве она может остерегаться человека, похожего на Генаху?..

– Вы тоже курите «Беломор»? – Наталья не обращала внимания на решительный жест Одинцова.

– Почему «тоже»? Пока здесь никто не курит, – отозвался Одинцов и нетерпеливо добавил: – Прошу!

– Вы внешне напоминаете одного человека. Тот даже во время еды умудрялся не выпускать изо рта папиросу.

– Самоубийца! – Одинцов толкнул заднюю дверь автомобиля. Он не мог предвидеть, что его короткая реплика вдруг тенью обозначится на лице Натальи.

– Да, Клямин рассказывал… Ужасная история. – Голос Натальи звучал с нажимом. – Я имею в виду гибель того горбоносого Михаила. Кажется, он чем-то хотел вам насолить. – Наталья тронула плечо Гусарова: – Вы тогда стояли во дворе, в этой самой клетчатой кепке… Ждали… Клямин рассказывал…

Наталья откинулась к спинке мягкого сиденья, обхватила колени руками и подала вперед плечи. Волосы волной прильнули к бледной впалой щеке.

– Вообще Клямин много о чем рассказывал. Он так вами всегда восхищался, честное слово. Ну, говорит, Серафим Куприянович – это не голова, а Совет министров. Нет, правда… А вы

хотите его в тюрьму посадить. – Голос Натальи звучал жалобно, и в то же время в ее облике угадывались уверенность и угроза.

Серафим Куприянович за свою жизнь не раз попадал в острые ситуации. Но, как правило, он всегда имел дело с такими же ловкими и умными партнерами. То, что происходило сейчас, выпадало из привычной схемы.

– Откуда вы знаете Клямина? – проговорил Гусаров не оборачиваясь.

– Познакомились, – ответила Наталья. – Лучше скажите, где сейчас Антон Григорьевич. Я бы ему передачу отнесла…

– Какой Клямин! Какой-то Клямин, понимаешь! – закричал Одинцов. – А ну вали отсюда, пока я тебя силой не выставил! Ну, быстра-а-а!

Гусаров обернулся. Он разгадал намерение Серафима – тот специально провоцировал Наталью, чтобы девушка потеряла самообладание и высказалась полнее.

– В милицию ее надо сдать, – подхватил Гусаров. – Разговаривать тут с ней. В милицию.

– В милицию?! – воскликнула Наталья. – Как бы вас самих я не сдала в милицию. – В ее потемневших глазах отражались блики спешащих автомобилей. Такая резкая смена настроения Серафима сбила девушку с толку, а она-то готовилась к «мирным переговорам». – Я все, все знаю о ваших проделках. Да, знаю, поверьте… Фамилии ваших друзей. И в этом городе, и в других местах. Хотите – назову? Единственно, чего не знаю, – как к вам попадает заграничный порошок, который возил Клямин на Кавказ… А за эту историю с шофером Михаилом вам знаете что будет?! В милицию они меня сдадут! А?! Сдавайте, сдавайте! А-а-а… Боитесь!

Наталья смотрела на Одинцова, опьяненная собственной дерзостью. Ее лицо пылало, голос звенел. От неуверенности не осталось и следа.

– Оставьте в покое Клямина, оставьте! Я и в Москву поеду, если надо будет. Я своего добьюсь. И ничем вам меня не купить – я люблю Клямина. Я не допущу, чтобы он отвечал из-за вас. Ясно?

Наталья вышла из автомобиля и с силой захлопнула дверь.

Серафим Куприянович Одинцов, упираясь в обод руля, хохотал:

– Хо-хо… Ах ты черт возьми!.. А-ха-ха… Девчонка! Соплюха… Правда, красивая, ничего не скажешь. У этого Клямина губа не дура… Как она тебе, Параграф? Ха! Даже твое прозвище знает, а? Не баба, а шаровая молния. Я даже онемел, ей-богу. Хох! Мне б в секретари такую – озолотил бы. А? Виталий? Параграф ты мой ненаглядный. – Он хлопнул ладонью по мягкой спине юрисконсульта. – Ну и девчонка! Глаза сверкают, волосы облаком. Вот на кого красивые вещи натягивать. Не то что моя старуха. Впрочем, она и молодой такой же была, сам не знаю, как женился. Ради кого мы работаем, Виталий? – Одинцов справился со смехом, достал платок, промокнул слезы. – Тебе, Виталий, еще хорошо – дети есть, наследники. А я? Так. Сухое семя. Только что племянников орда. Бездельники, тунеядцы. Один только из всего табора в люди вышел – врачом стал. А остальные – барахло, куда ни кинь…

Гусаров по-прежнему сидел ровно, прямо глядя перед собой.

С тех пор как высокая девичья фигурка затерялась в уличной толпе, одна мысль не отпускала многодумную голову Виталия Евгеньевича: неужели так просто все должно закончиться? В один прекрасный день явятся молодые люди с понятыми и заявят: «Мы о вас все знаем, извольте следовать за нами…»

Конечно, в таком большом и разветвленном деле всегда есть более надежные и менее надежные звенья. Но вся хитрость системы заключалась в том, что каждый участник этого дела мог с определенностью назвать не более трех других, известных только ему. И только такие люди, как горбоносый Мишка, а впоследствии и Антон Клямин, занятые перевозкой товара, знали многих людей сразу… Ай да Клямин! Оказывается, все рассказывал – и кому! Девчонке! Болтун… Или, наоборот, умница – все предвидел и подготовил верного человека. Девчонка влюблена в него и пойдет на все. Нет, не такой уж он простак, Антон Клямин, себе на уме…