Утренний бриз
Шрифт:
— Откроем быструю стрельбу в спину нападающим!
— Хорошо бы уложить Черепахина, — Кабан выругался.
— Я, кажется, его царапнул, — Чекмарев проверил запас патронов в кармане. Патронов было мало. — Ну, за мной!
Он толчком распахнул дверь, и они выбежали на снег. Стояла холодная ночь, и звезды блестели так ярко, точно их старательно начистили. Чекмарев и Кабан, прижавшись к стене дома, добрались до угла. Чекмарев осторожно выглянул на улицу и увидел мечущиеся темные фигуры людей, спутавшиеся упряжки. В двух или трех домах светились окна. Темноту прорезал
— Уби-и-ли-и-и!..
Чекмарев приказал Кабану:
— Бей в кучу и чаще меняй место, чтобы не зацепили.
— Добро! — откликнулся Кабан и отбежал к полузанесенной снегом поленнице.
Черепахинцы оправились от первого замешательства. Из дома больше не было ответных выстрелов. Раненный в плечо Черепахин, сидя на нарте, приказывал своим:
— Вытащить на снег советчиков. Они, наверное, уже готовы. Пусть их собаки грызут… Открывай склады! Эй, Маклярен, где лучшие товары лежат?.. Забрать у всех жителей упряжки. Повезем на них товары.
Несмотря на сильную боль в плече, Черепахин не терял присутствия духа. Около него суетилась Микаэла. Мартинсон был где-то в конце отряда, держался подальше от перестрелки.
Испуганные жители не решались выходить из своих домов, сидели в темноте, сжимая в руках ружья.
Черепахин крикнул:
— Тащите сюда Чекмарева. Я хочу посмотреть на этого дохлого советчика!
Василий Михайлович выстрелил на голос Черепахина, и к нему присоединился Кабан. В ответ послышались испуганные возгласы и стоны раненых. Нападение Чекмарева и Кабана оказалось неожиданным. Перебежав на новые места, они снова сделали по нескольку выстрелов.
— Мы окружены! — закричал кто-то из черепахинцев.
Они отстреливались неуверенно, вразнобой.
Выстрелы Чекмарева и Кабана с различных мест создавали впечатление, что огонь ведут много людей, и это вызвало у черепахинцев панику. Между выстрелами Кабан и Чекмарев слышали крики растерянных людей.
— Уходить надо!
— Пусыкин убит!
— Сейчас нас всех перестреляют!
Чекмарев на последние слова послал очень удачно пулю. Сразу вслед за выстрелом раздался крик боли.
Кто-то, не выдержав, погнал упряжку в сторону тундры, и это послужило сигналом к всеобщему отступлению. Черепахина уже никто не слушал. Выкрики мешались с лаем и рычанием собак.
Чекмарев и Кабан продолжали стрелять вслед убегающим. Две упряжки налетели друг на друга, и собаки сцепились в драке. Каюры пытались их разнять, но выстрелы Чекмарева и Кабана, свист пуль заставил их бросить упряжки и бежать в темноту, спадаясь от смерти…
Чекмарев и Кабан некоторое время не выходили из своих укрытий, выжидали, опасаясь, что кто-нибудь из черепахинцев притаился, ждет, когда они обнаружат себя. По-прежнему еще лаяли встревоженные собаки, и время от времени доносился уже совсем ослабевший женский голос, который тянул одно и то же:
— Уби-и-ли-и-и…
Чекмарев, держа винчестер на взводе, первым поднялся из-за вмерзших в снег железных бочек, в которых Малков привозил керосин.
— Афанасий! — окликнул он.
— Я! — отозвался Кабан.
Готовые
— Помогите…
Чекмарев подошел к нему, нагнулся и вскрикнул:
— Падерин?! Что с тобой?
— Василий… помоги-и-и…
— Сейчас, сейчас, — заторопился Чекмарев.
Вместе с Кабаном они подняли Падерина, внесли в Совет и осторожно положили на постель. Чекмарев разыскал вторую лампу, зажег ее. У стола, облитого керосином опрокинутой лампы и усыпанного осколками разбитого стекла, лежал, подвернув под себя руки, Наливай. Чекмарев опустился около него на колени, осторожно перевернул на спину. Наливай был мертв.
— Микола… — выдохнул Чекмарев.
— Помоги-ка, — позвал Кабан.
Они перевязали Падерина, который был ранен в грудь. Он лежал на спине с бледным, осунувшимся лицом и хриплым голосом рассказывал:
— Я спал…
…Падерин проснулся от стука. Жил он у Никифора Дьячкова, в комнатушке, которую когда-то занимали Кабан и Наливай. Стук в дверь повторился. Услышали его и хозяева. Никифор поднялся с постели, проворчал, позевывая:
— Кой черт спозаранку шумит?
— Может, из Совета, за постояльцем? — высказала предположение жена.
— Не ко мне же, — Дьячков снова зевнул и направился к двери.
Падерин, глядя в темноту, соображал, зачем он так рано мог понадобиться в Совете. Может, марковцы решили пораньше, выехать из Усть-Белой? Его мысли прервал шум в сенях. Падерин быстро чиркнул спичкой, зажег маленькую лампу, сел на постели. Он был спокоен, никаких подозрений у него не было. Какие-то люди с топотом ввалились в дом. Грубые, требовательные голоса заполнили хибарку.
Тряпку, заменявшую дверь в закуток Падерина, отодвинула чья-то рука, и на пороге появился Пусыкин в сверкающей от снежной пыли одежде, с заиндевевшими бровями и ресницами. Глаза его торжествующе сверкнули. Он крикнул в дверь:
— Господин Черепахин! Здесь главный советчик тутошный…
Из-за спины Пусыкина выглянул Черепахин:
— Кто такой? Фамилия?
— Не ваше дело! — отрезал Падерин. — Почему врываетесь ночью?
— Молчать! — крикнул Черепахин.
Падерин был в смятении. Черепахин, о котором они говорили в Совете вечером, сейчас стоял перед ним с вооруженными людьми. Падерин выхватил из-под подушки револьвер, но Пусыкин ловким ударом вышиб револьвер из руки Падерина и, подняв оружие с пола, замахнулся, намереваясь ударить Падерина рукояткой. Его остановил Черепахин:
— Успеешь… А сейчас он нам понадобится. Одевайтесь!
Последнее относилось к Падерину. Ему ничего не оставалось делать, как подчиниться. За перегородкой испуганно голосили жена и дети Дьячкова. Никифору тоже приказали одеться.
— Сейчас пойдем к Совету! — приказал Черепахин Падерину, самодовольно прищурив глаза. — Когда будем у двери вашего собачьего Совета, крикнешь своим приятелям, чтобы открыли, есть, мол, срочное дело. Понятно?
— Понятно, — сцепив зубы, отозвался Падерин.