Утренний бриз
Шрифт:
— Я притащу твое барахло и собак устрою. А ты сиди тут.
Он направился к двери. Шахтеры за столом оживленно обсуждали происшедшее. Гаврилович предупредил их:
— Рыбина не забижать. Кто пальцем тронет, того кулаком обласкаю.
Так началась жизнь Рыбина на копях. Когда шахтеры укладывались спать, около Гавриловича собрались Копыткин, Агибалов и братья Нурмилет. Их уже привыкли часто видеть вместе, и на это не обращали внимания. Копыткин чуть с присвистом из-за выбитых зубов неодобрительно заметил:
— И чего ты его под свое крылышко взял?
Шахтеры
— Кумекать надо. Кто Рыбин? Председатель Совета. Кто его дружки на копях? Мы! Значит, и подозрения на нас не будет. Может, Рыбина нарочно послал сюда Бирич, а то и американцы.
— Так-то оно так, — протянул в раздумье Копыткин.
— А может, Рыбина из Совета турнули? — высказал предположение Агибалов.
— Может, может! Бабка надвое сказала! — вскипел Гаврилович. Ему стало обидно, что он об этом не подумал, но тут же усомнился в возможности предположения Агибалова. — Не с руки Совету нынче себя раздергивать. Поживем — увидим. И хватит о Рыбине. О деле давайте. Как у тебя, Копыткин?
Тот нагнулся и понизил голос:
— Деревянко и Юсупов одной с нами мысли. Нынче я с ними толковал. Сначала порознь, а потом вместе. Они же дружки. Согласны, что ревкома власть надо вертать. Говорят, что согласны, если надо. Совет турнуть, со всеми американцами. Только оружия надо.
— Веришь им? — Гаврилович был строг и требователен.
— Да этих угольщиков я уже пятый годок знаю! Кремень они. Скажут — сделают. Не продадут.
— Ладно, — Гаврилович обернулся к Нурмилетам: — А у вас как?
— Оглоблев, — Виктор улыбался, — готов в любой момент отправить Бирича и весь Совет, а заодно и других коммерсантов туда же, куда они отправили ревкомовцев.
— Как бы он в хмелю не проболтался, — предостерег Гаврилович. — Обильно льет в утробу Катькино зелье.
— А ему нечего пробалтывать, — успокоил Виталий Нурмилет. — Он ничего не знает. Разговор у нас шел так, между прочим.
Гаврилович перевел требовательный взгляд на Агибалова. Тот несколько смущенно пожал плечами.
— Ни черта не добьешься от моего молодца, — Агибалов говорил о шахтере, которого товарищи наметили привлечь к себе. — Молчит. Что бы я ни говорил — только мотает башкой. Понимаю, мол, я с тобой согласный, а сам ни гу-гу.
После отъезда Каморного и Клещина товарищи осторожно начали среди шахтеров подбирать единомышленников. Дело медленно, но верно двигалось вперед. Теперь Гаврилович и его друзья знали, что на их стороне уже человек десять, на которых можно рассчитывать. Ненависть к Совету коммерсантов, к жизни, которая стала еще тяжелее и голоднее, выводила их на единственную правильную дорогу — дорогу борьбы.
Баляев взял на себя самое трудное — найти среди милиционеров Струкова таких людей, которые бы в нужный момент оказались на стороне тех, кто выступит против Совета коммерсантов. Гаврилович после нападения на радиостанцию,
Поговорив еще немного, вспомнив Каморного и Клещина, шахтеры разошлись по своим нарам. Рыбин не спал. Гаврилович заметил, как блестят его глаза в полумраке.
— Чего не спишь?
— Не могу, — Рыбин не сдержал вздоха. — Трудно…
Гаврилович согласился:
— На новом месте завсегда трудно вначале.
Он лег и почти сразу же захрапел, а Рыбин еще долго лежал, глядя в темноту, прислушиваясь к вздохам, стонам, сонному бормотанию людей, и ему становилось спокойнее. Так хорошо он себя давно не чувствовал, хотя ни на секунду не забывал, что он очень виноват перед этими людьми. Ему хотелось как-то оправдаться перед ними, рассказать все, облегчить свою душу и, главное, убедить их в том, что он не враг им, что он понял свою ошибку и попытается ее исправить, искупить. Рыбин чутко прислушивался к дыханию Гавриловича и ждал, не проснется ли он. Если бы шахтер сейчас не спал, то Рыбин многое бы ему рассказал. Баляев упустил удобный момент.
Мысль предупредить марковцев о возможном нападении появилась у Чумакова сразу же на Совете. Вот почему Чумаков предложил включить в диверсионный отряд Соболькова, который жил на рыбалке рядом с ним и был ему предан. С тех пор как Чумаков появился в Марково, он стал подкармливать старого чуванца, дарил ему поношенные вещи, требуя за это лишь сообщать все, что он услышит на посту. Постепенно одинокий, не имеющий близких и родных Собольков стал верным слугой Чумакова. В нем Чумаков не сомневался.
Утром, когда Собольков собрал упряжку и укрепил немудреный багаж на нартах, намереваясь ехать к дому Тренева, где должен был собраться весь отряд, Чумаков позвал Соболькова к себе в квартиру.
— Выпей перед дорогой, Мирон, — указал Чумаков на стакан со спиртом. — Сегодня холодно.
— Большой мороз, однако, — согласился обрадованно Собольков, увидев спирт. Он торопливо взял стакан, но Чумаков придержал его руку: — Погоди пить.
Собольков был благодарен Чумакову, что тот послал его к Биричу. Старый коммерсант дал ему, как и другим, пятнадцать долларов; в лавке у Свенсона они получили новые винчестеры, много патронов и вдоволь вкусной еды.
— Вот какое дело, — начал Чумаков, и в его голосе слышались нерешительность, сомнение, тревоги. То, что он задумал, было опасно. А вдруг Собольков проговорится или вздумает на нем заработать и выдаст его? Тогда надо немедленно бежать из Ново-Мариинска, иначе его пристрелит Бирич или кто-нибудь из его соучастников.
— Говори, — поторопил Собольков, и Чумаков решился.
— Марковцев убивать нельзя.
Собольков непонимающе уставился на Чумакова, а тот, наклонившись к его уху, стал наставлять, как Мирону действовать.