Утро без рассвета. Книга 2
Шрифт:
— Не замечал.
— А что ты замечал, падла? — вскипел «президент».
— Да при мне он «сукой» не был.
— Зато стал ею! Так вот и спрашиваю — в чем причина? Либо проиграл, а платить нечем, либо на его задницу было много желающих, либо по кайфу засыпался и «сукой» стал, — мне все об этом типе знать надо. Ты вспоминай.
— Я все сказал, — вздохнул Мокрица.
— Брешешь! А остальные наколки кто делал? — сверлил старика глазами «президент».
— О том мне неведомо. Сюда переправили.
— Ладно. Садись.
Мокрица, обтерев вспотевший
— Я хочу сказать, — подошел к самому столу весь заросший, как комок шерсти, злой мужичонка.
— Давай, Горилла, — улыбнулся «президент» кенту, любимцу всех фартовых. А в особенности «душегубов».
— Я этого видел перед освобождением. В Певеке.
— А чего молчал? — удивился «президент». И, одернув сам себя, уставился на Гориллу.
— Его интеллигенты с барака выгнали. Воры не принимали. «Душегубы» тоже. Работяги видеть не хотели. На собачатнике жил. Это Бондарь его «сукой» сделал. Я так думаю. На последнем году. До того у него «мушки» не было.
— Точно помнишь?
— Такое не забываем. Хотя был я в Певеке недолго. Да и то больше в шизо, в одиночке канал, но слухом пользовался.
— Кого он закладывал?
— Многих. Но при мне — не фартовых. Те бы с ним разделались. Все работяг. Интеллигентов. А с ними фартовые враждовали, не хотели, падлы, дань платить «законникам». Опять же не все. Иные после шизо умными выходили. Злыми на Бондаря и всех «сук».
— А защиту от них где найдешь, как не у фартовых? Воры за всех умели стоять и управу на каждого найти. Ну, начинали и эти дань платить. Потому, думаю, певекский «президент» запретил зоне «суку» эту трогать.
— А с кем общался этот тип?
— С охраной. Больше ни с кем.
— Значит, Бондаря «сявка», — сказал «президент». Но потом задумался на минуту. И заговорил: —Ты, Горилла, брешешь!
— Нет, как перед мамой.
— А я говорю — темнишь! Если этот фрайер Бондаря «сявка», то Яровой у Бондаря все узнал бы. Тот с радостью выложил бы, что знает и помнит. А Бондарь своих кентов всех в лицо до самого гроба будет помнить. Разве я не прав? Тут что-то не так. Яровой в первую очередь с этим паскудником встречался.
— Бондарь мог смолчать!
— Зачем?
: — Не хотел сознаваться, что его «суку» убили.
«Президент» задумался на секунду. И… согласился!
— Это закономерно. К такому все давно привыкли. «Сука» служит начальству и за маленькие поблажки творит большие подлости, лишая себя тем самым единственного — жизни. Значит, либо Бондарь не знал жмура, потому что не узнать не мог, либо чем-то сам виноват перед «сукой» в его смерти. И не хочет, чтобы Яровой раскрыл эту мерзость.
— Не знать не мог! — сорвался Горилла.
— Ты уверен?!
— Я этого дьявола помню. Кто ж, как не Бондарь, мог его на собачатник пустить?
— Садись, — кивнул «президент». Горилла ушел.
— Так, кенты, давайте обмозгуем! Я вас всех выслушал. И вот что решил. В любом случае «сука» — слуга начальства. Так я говорю?
—
— И в то же время любая «сука» — враг фартовых! Верно? Ибо продавший работягу рано или поздно заложит и честного вора.
— Да! Верно!
— Любую «суку» зэк помнит и не спутает ни с кем! Так?
— Конечно!
— Каждую «суку», как маму родную, знают и помнят все начальники лагерей! Так?
— Да! Да!
— Все начальники лагерей для нас, фартовых, ничем не лучше самой последней «суки»!
— Верно!
— Все говорившие тут, хоть и блефовали немало, утверждали, что «сука» из Певека. То есть, «шестерка» Бондаря! Верно?
— Верно, «президент»!
— Каждый из нас — враг Бондаря! Так?
— Само собой!
— И враг любой «суки», а этой в особенности еще и потому, что служила она Бондарю. Тот помнит ее и совсем не зря промолчал о ней Яровому. Мы не знаем причины. Но! Следователь не имеет «сук». Работает сам. Как и мы! На допросы лягавых не берет. Значит, он честный. Так?
— Так! Так! — надрывался Дубина.
— Верно! — орал «Крест».
— Прав, «президент»! — кричал Шило.
— Молодец! — потирал руки Мавр.
— Вот я и предлагаю рассказать Яровому о жмуре. Стравить его с Бондарем. Пусть его, хмыря вонючего, следователь тряхнет. Раз жмур — «шестерка» Бондаря, то и убийца тоже бондаревский выкормыш. Убит-то «сука» не по-нашему. Интеллигентно! Чисто! По-ученому. Вот и попухнет Бондарь на «суках». Совсем его из Магадана уберут. А может, еще и с нами в бараке посидит. Ведь если бы «суку» убрал ученик Шефа, Бондарь сам эту мысль Яровому подкинул бы. Знать, у Бондаря у самого рыло в пуху. Вот и подставим его. Но тонко это дело сделать надо. Чтоб за месть не принял Яровой. Сказать все, что помним: о годах отсидки жмура в Певеке. Остальное самому в голову придет. Яровой — мужик с головой, как говорят ереванские «законники». Его многому учить не надо.
— Вот заваруха будет! — гудел Циклоп.
— Ну и светлая голова у «президента», — качал головой Лимузин.
— Хотел бы я эту лярву тут… — выставил макушку лысый педераст.
— Его, падлу, враз проиграть надо, — хохотал Шило.
— Ага! Уж я его бы вначале на ленты, — оскалил единственный уцелевший зуб Мокрица.
— Заглохнуть! Радоваться надо, когда все в ажуре будет! Загодя поддувало только дураки открывают. Давайте все обговорим, — прервал ликование «президент». Все молча согласились.
— Кто пойдет к Яровому?
— Ты, «президент», ты! — заорали зэки.
— Мне нельзя! Следователь знает, что «президент» и начальник лагеря, пусть даже бывший, всегда кровные враги. Они не только на оговор — на все способны друг против друга. Кроме того, если пойду я, он поймет, что мы этому делу придаем слишком большое значение и очень хотим засыпать Бондаря. Пусть пойдет к нему самый незаметный из нас, кому Бондарь ничего плохого не сделал. Лучше, если это будет не «душегуб», не вор в законе, пусть им будет старик, которому сам Бондарь верит. Но он должен быть преданным прежде всего нашим интересам, всей касте.