Увядающая надежда

Хаген Лайла

Осознание наполняет жизнью мои обмякшие ноги. Я бросаю лук и снова беру копье. А затем я бросаюсь к ним, проходя мимо лука Тристана. У меня нет другого плана, кроме как пронзить зверя копьем. Я не знаю, сильно это поможет или нет. Я брошусь между ними, если понадобится. Все, о чем я забочусь, это отвлечь зверя. Когда я нахожусь менее чем в футе от них, я делаю резкий вдох и бросаюсь вперед всем своим весом, пронзая ягуара копьем в бок. Он дергается назад, резкое движение выводит меня из равновесия. Я падаю ничком в грязь, и по одной стороне моего лица распространяется тупая боль. Я оборачиваюсь на звук захватывающего ворчания позади меня. Тристан вскакивает на ноги, сжимая свои стрелы. Я не понимаю,

что он делает или почему он идет назад, пока не вижу лук на земле. Он пытается дотянуться до лука. Но он не успеет вовремя. Он этого не сделает. Ягуар уже приготовился к атаке. Один прыжок вперед, и Тристан окажется под ним. За гранью спасения. Я пытаюсь приподняться и раню ладонь об острый камень.

Вот тогда-то меня и осеняет.

Камни.

Звук моего сердца, бьющегося о грудную клетку, отдается в ушах, когда я отчаянно царапаю, чтобы вытащить наполовину зарытый камень из земли. Он огромен. Это хорошо. Это нанесет некоторый ущерб. Я поранила пальцы в процессе выкапывания камня. Я бросаю его в сторону животного обеими руками, целясь ему в голову, но оно попадает ему в бок, куда мое копье ранило его раньше. Кот в замешательстве рычит, поворачивая голову в мою сторону. Его хищный взгляд останавливается на мне. Боль пронзает мою грудь, останавливая поступление воздуха. Каждый дюйм моей липкой кожи подергивается. Мой разум слишком скован страхом, чтобы сформулировать план. Мое тело, кажется, обладает собственной волей и начинает ползти назад. Но зверь уже приближается ко мне. Я не могу убежать от него. Я не могу победить его. Я закрываю глаза, скрещивая руки перед собой, как это сделал Тристан ранее. Я скриплю зубами, мое тело дрожит, как осиновый лист. Я жду нападения, готовясь к мучительной боли. Когда раздается вой, я удивляюсь, что он не исходит из моих собственных уст. Все еще дрожа, я открываю глаза. Сквозь свои скрещенные руки я вижу, как животное воет, все еще направляясь в мою сторону, хотя его шаги стали медленнее. Сбоку из его шеи торчит стрела. Когда вторая стрела пронзает его, животное покачивается и падает в нескольких дюймах от моих ног. Его смерть происходит не так быстро, как у мелких животных, на которых Тристан испытывал стрелы, но проходит не более нескольких секунд, прежде чем зверь умирает.

Я начинаю ощущать боль в каждой части своего тела. На той стороне моего лица, где я ударилась о землю, когда упала, в моих пальцах, когда я копала камень. Но мне все равно. Все, что меня волнует, это то, что Тристан жив и ходит. На его рукавах довольно много пятен крови, но почему-то их не так много, как мне казалось раньше. Он, кажется, не пострадал. Он вымазан грязью, как и я.

Он опускается на колени рядом со мной. Не в силах ничего сказать, я обнимаю его, слезы текут по моим щекам, когда я прижимаюсь ухом к промокшей ткани на его груди.

— Эйми, ты ранена? Тристан шепчет мне на ухо. В его голосе чувствуется страх.

— Нет. Но вот ты да.

Сквозь разорванные рукава его рубашки я вижу его кожу, и меня от этого тошнит.

— Позволь мне снять с тебя рубашку, — говорю я дрожащим голосом.

— Давай сначала уйдем отсюда, — говорит он, указывая на мертвого детеныша ягуара. Страх охватывает меня, когда я понимаю, что то, что мы только что сделали, навлечет на нас ярость матери-ягуара. Я уверена, что возмездие не заставит себя долго ждать. Я очень надеюсь, что у нее нет других детенышей, потому что я не знаю, как мы будем защищаться, если они все же есть.

— Что мы будем с ним делать? — спрашиваю я.

— Я позабочусь об этом позже.

Я заставляю Тристана сесть на лестницу и снимаю с него рубашку, стараясь не причинить ему вреда. Когда я вижу его руки, каждый мускул в моем теле немного расслабляется. Его царапины не такие глубокие, как я думала, хотя

они проходят вдоль обеих его рук и, безусловно, нуждаются в очистке и дезинфекции. Я забегаю внутрь самолета и отрываю полоску ткани от своего свадебного платья, затем хватаю аптечку первой помощи. Мое кольцо с бриллиантом соскальзывает с пальца и с глухим звуком падает на пол рядом с моим чемоданом. В спешке, чтобы вернуться к Тристану, я даже не думаю о том, чтобы остановиться, чтобы забрать его.

Снаружи я окунаю ткань в воду, затем провожу ею по его рукам, очищая длинные царапины. Хотя царапины неглубокие, из некоторых сочится кровь. Я начинаю дрожать, вид крови, смешивающейся с белизной ткани, слишком силен для меня, чтобы вынести это. Неважно, как сильно я стискиваю зубы и кусаю губы, я не могу остановить новые слезы, которые катятся по моим щекам.

— Эйми, — нежно говорит Тристан, наклоняя мой подбородок, чтобы встретиться с ним взглядом, — это не так больно, клянусь.

— Я не…

Я делаю глубокий вдох. Мне нужно взять себя в руки. Но на мой голос нельзя положиться, когда я продолжаю.

— Я так боялась, что с тобой что-нибудь случится.

Я понимаю, что не могу говорить об этом. По крайней мере, не прямо сейчас. Ужас все еще слишком свеж, страх потерять его все еще держит меня железной хваткой.

Он берет мои окровавленные пальцы в свои ладони, промывая их водой, точно так же, как я делала с его руками. Затем он наклоняется вперед, целуя мои руки, жестом таким нежным, таким чистым, что я не хотела бы ничего лучше, чем украсть этот момент и заключить его в стеклянный пузырь, убежище, защищенное от леса. В безопасности от мира и его осуждения. В безопасности от моего собственного суждения. Тристан остается так несколько секунд, затем крепко обнимает меня, зарываясь лбом в мои волосы, его губы касаются моей шеи.

— Я никогда ничего так не боялся, как потерять тебя сегодня, Эйми.

Его голос дрожит, но слова вылетают быстро, как будто он боится, что я его остановлю.

— Все, о чем я мог думать, это о том, что тебя заберут у меня прежде, чем я смогу сказать тебе, как много ты для меня значишь.

— Я знаю, — шепчу я, притягивая его к себе и прижимаясь лбом к его лбу.

— Я знаю. Я… — Я останавливаюсь, когда замечаю, что кровь снова сочится из царапин на его руках.

— Я должна перевязать тебе руки. Если подумать, прими душ и смой всю грязь. Я перевяжу тебе руки позже.

Тристан не задает мне вопросов, но его глаза изучают меня с беспокойством, что смешно, потому что я в порядке.

Я стою прямо у душа, пока он внутри, не в силах заставить себя сдвинуться с этого места, потрясенная иррациональным страхом, что с ним может что-то случиться, если я уйду слишком далеко, что что-то заберет его у меня. Он выходит, одетый в свежую пару штанов, которые я положил туда для него раньше. Он не надел рубашку, которую я тоже туда положила. Он выглядит таким же сильным, как и всегда, пока я не смотрю на его руки, а концентрируюсь только на его стальной груди и широких плечах. Но потом из одной из его царапин снова сочится кровь, и все мои страхи возвращаются. Я беру бинты, спирт для протирания и то, что осталось от крема с антибиотиком, из аптечки первой помощи, когда мы возвращаемся к лестнице.

— Нет, не используй крем с антибиотиком, — говорит Тристан.

— Почему? Царапины могут заразиться.

— Мы не должны тратить его впустую.

— Тратить его впустую? Тристан, твоим рукам это нужно.

— Может быть, позже он нам еще пригодится. На нас могут снова напасть, и если ты пострадаешь…

Он опускает глаза на свои руки, его тон извиняющийся.

Всегда думает обо мне в первую очередь. Всегда.

— Позволь мне хоть раз побыть тем, кто беспокоится о тебе, хорошо? — говорю я.