Увядающая надежда
Шрифт:
Я вонзаю свой нож в дерево, прежде чем Тристан начинает протестовать. Его чрезмерная заботливость трогательна, но в то же время и тревожна. Он подвергает себя риску, будучи поглощеным заботой обо мне вместо того, чтобы смотреть, куда он ступает. Лучшее, что я могу сделать, это остаться в самолете и позволить ему вернуться в лес одному. От меня не было бы никакой пользы в случае нападения, совсем наоборот. Но я не могу заставить себя упустить его из виду.
Следующий час мы проводим, разрезая кору и собирая сок в две маленькие корзинки, которые я плету на месте. Я стараюсь
Как бы я этого ни боялась, я также с нетерпением жду момента, когда он попросит меня провести ночь рядом с ним. Прошлая ночь была первым разом, когда я осталась рядом с ним без того, чтобы он сначала спросил меня. Он много раз рассказывал о своем кошмаре, каждый раз добавляя все больше ужасных подробностей, пока его слова не нарисовали образы настолько реальные, что они напугали меня почти так же сильно, как и его. Я пришла к пониманию, почему именно это событие из всех ужасов, свидетелем которых он был, так поразило его. Он выбрался оттуда живым, но никто из гражданских, которых он должен был защищать, не выжил. Вина выжившего. Разговоры об этом, кажется, помогают. Он делает успехи. Реальный прогресс. Его кошмары короче, и его легче разбудить. Вот почему я должна оставаться рядом с ним. Чтобы помочь ему.
По крайней мере, я так себе говорю.
Когда мы возвращаемся в самолет, Тристан окунает кончики двух стрел в жидкость, которую мы собрали, и начинает искать жертву, чтобы протестировать ее. Он находит птицу, сидящую на нижней ветке и ковыряющуюся в своем оперении. Тристан вставляет стрелу в лук и готовится к выстрелу. Мой желудок сжимается, когда он выпускает стрелу. Менее чем за долю секунды бедная птица падает замертво. Я качаюсь вперед, меня рвет.
— Эйми!
— Я в порядке. Уйди.
Обычно я отворачиваюсь, когда он во что-то стреляет, но я была недостаточно быстра. Я иду посидеть в нашей импровизированной столовой. Тристан садится передо мной некоторое время спустя, протягивая мне банку с горячей водой. Я полощу рот, пока он не становится чистым.
— Ну, мы нашли наш яд, — говорит он.
— Я вроде как поняла это.
Надеюсь, нам не придется его использовать. Мы здесь уже два месяца и одну неделю, и до сих пор в этом не нуждались.
— Я сделаю нам несколько маленьких мешочков, чтобы мы могли носить яд с собой на случай, если он нам понадобится.
Я хмурюсь.
— Почему бы просто не обмакнуть стрелы в яд и не носить их с собой вот так?
Я еще не очень хорошо стреляю, но я бы чувствовала себя в большей безопасности, если бы мы это сделали.
— Это опасно. Если бы мы случайно укололись…
— О, да. Ты прав.
— Я приготовлю нам ужин из фруктов, которые мы собрали.
— Я не уверена, что смогу поесть сегодня
Мы стираем нашу одежду с почти маниакальной регулярностью, но она все равно имеет неприятный запах. Не пот. Мы с Тристаном принимаем душ три или четыре раза в день из-за жары и влажности. Я подозреваю, что одежда пахнет, потому что мы стираем ее только водой, так как гель для душа закончился. Я дважды чуть не засыпаю во время стирки, поэтому сдаюсь, не закончив с этой стопкой, и говорю Тристану, что лягу спать пораньше. Все равно уже почти темно. Тристан входит в каюту сразу после того, как я заканчиваю переодеваться. Он переодевается в кабине, возвращаясь, когда я собираюсь лечь.
Тристан присаживается на краешек сиденья.
— Эйми?
В его голосе слышится нерешительность, которая выбивает меня из колеи.
— Да?
— Ммм, что бы ты сказала на то, чтобы спать рядом со мной с самого начала?
— Хм?
— Ты все равно приходишь ко мне позже. Может быть, мне вообще не будут сниться кошмары, если ты будешь рядом, когда я засну.
С точки зрения логики, его предложение имеет смысл. В любом случае я всегда заканчиваю тем, что провожу всю ночь рядом с ним. Но даже если я согласна, что-то подсказывает мне, что это не нормально. Я просто не могу точно определить, что в этом не так.
Я ложусь рядом с ним. Невозможно избежать контакта кожи с кожей, и его прикосновение обжигает меня так же сильно, как и всегда. Никто из нас ничего не говорит; мы просто смотрим в потолок. В этой тишине приходит осознание. Это кажется неправильным, потому что это так интимно.
— Теперь твоя очередь рассказывать историю, — говорит он.
— Я слишком устала, чтобы придумать что-нибудь.
Я чувствую, как он двигается рядом со мной, а затем поворачивается набок, глядя на меня. Это совсем не помогает избавиться от ощущения неправильности.
— Ты вообще плохо спишь, не так ли?
— Да, — признаю я.
— Мне жаль.
Он приподнимается в сидячее положение.
— Я вернусь в кабину пилота.
— Нет, Тристан!
Я хватаю его за руку.
— Не надо. В конце концов я засну. Мне не следовало тебе говорить.
Он откидывается на локти и, не глядя в мою сторону, говорит:
— Я заметил, что ты плохо спишь несколько дней назад, но я ничего не сказал. Я хотел быть эгоистом и держать тебя здесь. Но я не хочу причинять тебе вред. Просто мне намного лучше, когда ты рядом со мной.
Его признание затрагивает струны моего сердца.
— Ты не причинишь мне вреда, Тристан. Я всю жизнь боролась с бессонницей. Здесь стало еще хуже. Я могу с этим справиться. Давай, ложись и постарайся заснуть. Я рада, что тебе становится лучше.
Он действительно ложится, но, похоже, ему не слишком хочется спать.
— Я не хочу, чтобы ты начала ненавидеть меня. Если ты пойдешь по этому пути, тебе захочется избегать меня, но здесь некуда бежать.
— Ни то, ни другое не произойдет.