Уйди во тьму
Шрифт:
Подойдя к двери, он обнаружил, что Лофтис стоит один на ступенях. Долли и мистер Каспер уже сидели в лимузине, а Барклей был снова за рулем катафалка. Механик, стоявший у конца лестницы с тряпкой в руке, выплюнул на нагретый асфальт рыжую струю табачной жвачки, на которую, лишь только она опустилась на асфальт, налетели мухи. Из-под гаража вылезла кошка с мышью во рту, осторожно скосила на них глаза и вприпрыжку умчалась прочь.
— Она просто не желает на меня смотреть, — сказал Лофтис, — просто не желает.
Элен сидела в машине, мрачно глядя перед собой, обмахивая лицо дорожной картой. Кэри положил руку Лофтису на плечо.
— Не волнуйтесь, — сказал он, — позже. Позже все утрясется. Поезжайте сейчас с мистером Каспером.
— Да, — сказал Лофтис, — позже. Да. Да.
Лофтис вместе с Эллой подошел к лимузину. Ветерок снова задул — жаркий, душный. Внезапно в воздухе
Но, вспомнил Кэри, был момент, когда на семью дохнуло Божьей милостью, когда словно чудом все их дела уладились на какое-то время, обещая хоть и не идеальное, но улучшение. Было это в год, последовавший за смертью Моди в Шарлотсвилле. Когда после похорон он покидал их дом, вспоминая, в каком изнеможении и отчаянии была Элен (она не сказала ему «до свидания», лишь пробормотала что-то насчет «ожидания»: «Всю жизнь я ждала»), он ожидал любого проявления неистовства — убийства, самоубийства, бог знает чего. Однако ничего неприятного или ужасного не произошло. Он на время оставил ее одну, остро чувствуя свою неадекватность и считая, что его присутствие будет причинять ей лишь боль, будет раздражать ее, вызывать в памяти то время, когда они жили вместе в атмосфере оптимизма. Значит, Бога нет; пусть находит покой среди своих цветов, в успокаивающем душу сне и в том, к кому — как он знал теперь — она прибегала как к материнской груди; пусть она сходит к доктору — больная женщина. Вот так. Он не мог предвидеть, что в ней произойдет перемена — перемена столь сильная, хотя и не заметила на первый взгляд, что его разум должен был бы выкинуть красный флаг предупреждения.
Через пару месяцев Кэри навестил ее. До этого были уклончивые переговоры по телефону — голос ее звучал ровно, без истерики, и она, полагал он, по крайней мере держалась. Затем одним солнечным февральским днем он обнаружил их вместе: они пили чай. Она поднялась, оставив Милтона, чтобы поздороваться с ним, хорошо одетая, отступив от траура, в светло-серое, со вкусом напудренная, хоть и не слишком преуспевшая в попытке скрыть мешки под глазами, а ведь она могла бы метлою вымести его. И питаясь остатками разговора, в котором ни разу не была упомянута Моди, или суровая рука судьбы, или что-то гнетущее, а речь шла лишь о некоторых изменениях в доме, о планах весенних посадок в саду — целая беспорядочная смесь обычных дел, — Кэри более или менее понял, к своему удивлению, как обстоят дела. А Лофтис, казалось, изображал свое отвращение ко всему на свете. Это происходило под видом изысканного страдания на глазах у Кэри: если Элен, говорила мечтательно, с легкой надеждой на то хорошее, что их ждет, то Лофтис непрестанно ерзал и крутился, с покорным сломленным видом смотрел в окно и потягивал безвкусный чай. Это Лофтис, а не Элен старался достичь невозможного. Он начал пытаться взять себя в руки. Наблюдение за этим процессом ободряло и, с известной точки зрения, слегка огорчало, поскольку это происходило не под влиянием мистической веры, а, судя по всему, просто благодаря силе воли, возмущению человека своей бесполезностью, которая полжизни держала его в плену. Перестал ли он пить? Явно да. Теперь он учился получать удовольствие от чая. Отделался ли он от Долли? Это, кажется, было бесспорно. Что произошло? Ползала ли его вина, как нечто чудовищное, и волосатое, и несказуемое, ночью по его постели, наполняя его сны таким сознанием потери, смерти, что, проснувшись, он понимал: эта мука — единственный выход из положения. Было ли это жалостью к Элен? Или любовью? Или в Шарлотсвилле горестный лик беды привел его в такое уныние, что он просто устремился к Элен по необходимости?
Кэри не знал, но бедняга мужественно старался, и если он не спасал себя, то, во всяком случае, немало продвинулся, спасая Элен, которая, безусловно, была еще далека от счастья, но уже не была погружена в отчаяние на грани самоубийства, как несколько месяцев назад, и она мягко произнесла поверх края своей чашки:
— Случается, одно касание руки может спасти — вы так не думаете, Кэри? Не правда ли, Милтон, дорогой?
И рука ее без всякого стыда, откровенно интимным движением прокралась по залитой солнцем атласной подушке к Лофтису, с минуту полежала на его розовой, безвольно вытянутой ладони и сжала ее до того, что кожа стала совершенно бескровной.
После этого Кэри решил, что хватит пытаться ее разгадать. Он считал, что смерть Моди обессилит ее, убьет.
Свадьба Пейтон состоялась в субботу днем, в октябре того же года. Это был яркий, довольно теплый день с ветром и летящими листьями, приносивший с воды тот острый, чистый, соленый воздух, который рекламируют на морских курортах как целебный. Венчание должно было происходить дома (неделю назад Кэри провел приятный разговор об этом с Лофтисом, который сказал, что теперь все «отлично, отлично», Элен шлет привет, мы оба ждем не дождемся, когда увидим Пейтон и так далее), и сейчас, когда ехал с Эдриенн, он подумал — не будучи очень оригинальным, — что в христианской культуре нет ничего более волнующего, или более великого, или благоговейного, чем венчание.
— Это символ утверждения порядка нравственности в мире, — произнес он вслух.
— Не будь таким помпезным, — мягко заметила Эдриенн.
Он замолчал, и дальше они поехали молча.
Наконец он изрек:
— А все-таки по-прежнему трудно это представить себе.
— Что?
— Взаимопонимание, к которому они пришли.
— Кто?
— Лофтисы, конечно.
— Почему? — спросила она.
— Я имею в виду… имею в виду… О, столь многое. Я питаю большое уважение к Элен Лофтис, но я не могу понять, почему — учитывая, кто такой Милтон, — он держится ее. Я бы не стал — я это знаю. В качестве мужа.
— Возможно, — холодно пробормотала Эдриенн, — потому что у нее есть деньги.
— Это не смешно, — сказал он.
— Почему?
— Будучи женой бедняка, ты должна бы знать, что деньгами не привяжешь.
— Иногда получается, — сказала она.
— Не будь циником, — возразил он, — нет человека, который бы так от этого зависел. Я хочу сказать, ну, даже если зависим финансово, ты не станешь мучить себя, доводя до безумия. Не за деньги.
— А может, он и не мучит себя, — сказала она, — может, он любит ее. Или что-то этакое.
— Этакое. Что ты подразумеваешь под «этаким»? — спросил он довольно резко.
— Может, ему нравится быть кастратом. В конце-то концов…
— Ох, Эдриенн, — фыркнул он, — право же. Послушать тебя, так ты будто начиталась одного из этих психиатров, которые все упрощают для неспециалистов.
— Нет, дорогой. Это же просто как дважды два. Вообще — то вовсе не обязательно, чтобы было так. Это ведь, знаешь ли, может быть и любовь. Это то, что мы, христиане, должны называть…
— Эдриенн, — прервал он ее, — я сожалею о твоем отношении подобным вопросам. Я не стану…
Она похлопала его по руке.
— Хорошо, любимый, — сказала она, улыбнувшись, — я ведь только дурачилась.
У него болели десны, ион еще не чувствовал, что для него свадьба уже началась, но чтобы не портить веселого настроения, он похлопал жену по руке и сказал:
— Я просто гадаю, что получу, обвенчав брин-морскую [21] девушку, которая уж слишком из этого мира.
Это была старая шутка, которой они пользовались, и оба непроизвольно одобрительно хихикнули, а Кэри, ликвидировав то, что могло перерасти в мерзкое, на весь день, напряжение в их отношениях, физически почувствовал такое облегчение, словно сбросил пару мокрых ботинок. Они больше не говорили о Лофтисе и Элен, но, прежде чем доехать до дому, разобрали по косточкам Долли, согласившись, что круто с ней обошлись, но, право же, она сама во всем виновата. Кого еще винить, если она вынуждена жить как монахиня-кармелитка, по сути дела — как затворница, и стала словно тень, потеряв по крайней мере двадцать фунтов, скорбя по Лофтису? Разве это не показатель того, что за грех платят не смертью, а изоляцией? Думали они и о Пейтон, поскольку ни он, ни она не видели ее с тех пор, как она выросла. А в свете слухов, бродивших по городу, о том, почему она ушла из университета, и о ее последующем сомнительном поведении в Нью-Йорке, они решили: хорошо, что она обвенчается здесь, дома, где ее корни. Хотя Кэри предостерег Эдриенн, чтобы она отказалась от этой слегка лукавой интонации, с какой она говорила о будущем муже — Гарри Как-Его-Там — только потому, что он еврей «и впридачу художник».
21
Брин-Мор — известный колледж для девушек недалеко от Филадельфии, славившийся своими развлекательными программами.