Узел (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Э-э… нефть… — протянул Худяков многозначительно. — И долго вы тут греметь собираетесь?
— До осени, а потом еще и зимой, по болотам, — объяснил Пухов. — Так что, дорогой сосед, нам еще долго вместе жить.
Худяков промолчал, оглядел просеку, вездеход-буровую, что виднелась в ее створе, вздохнул и поплелся назад. Собаки бросились к нему, заюлили возле ног, кобель все пытался прыгнуть ему на грудь, забегая вперед, а сука норовила лизнуть руку, но Худяков брезгливо отдергивал ее и замахивался на Шайтана.
После обеда я отправился на соседний профиль,
— Ложись! Собак держи!
Он послушно выполнил команду, и я, встав на корточки, начал подключать клеммы аккумулятора. Завернул барашек-гайку первой и только прикоснулся проводом к другой, как ударил взрыв. Я от неожиданности пригнулся, конечно, запоздал, и брызги грязи больно стеганули по лицу. Я отбросил машинку и сел, соображая, что могло произойти.
— Мельников! Чего у тебя там? — заорал Пухов и, поднявшись с земли как с низкого старта, побежал ко мне, Он увидел грязь на моем лице, сел рядом и начал ругаться. — Я тебе давно говорил, сделай магистральный провод длиннее. Лень-матушка замучила? Так без глаз останешься…
— Его же после каждого взрыва по два метра отрывает, — объяснил я, — да и не в проводе дело…
— А в чем?
— Машинка, вроде, замкнула или кнопка…
Я несколько раз надавил кнопку: она работала исправно. Отвинтил крышку, заглянул внутрь — все на месте.
— Значит, блуждающие токи, — предположил я.
— Токи… — проворчал Пухов. — Сам блуждаешь где-то…
Я оглянулся назад и поймал взгляд Худякова. Он стоял в прежней позе, привалившись к дереву, и улыбался. Собаки неподвижно сидели возле и тоже щерили в улыбке желтые зубы.
С того дня Худяков почти каждый день стал приходить на профили. Он почти ни с кем не разговаривал, молча наблюдал за нашей работой, потом сидел с нами в обед возле, костра, но не ел, а без конца сворачивал цигарки и курил. Всякий раз, когда я начинал крутить ручку сирены, он вздрагивал, смотрел в небо и плюхался на живот, крепко прижимая к себе собак. Мы постепенно начали привыкать к нему. Многие уже окликали его, здоровались, а то и просили помочь что-то подержать или принести. Однажды утром он пришел в лагерь и принес мешок вяленой рыбы. Подал Грише и проронил:
— Если свежей надо — скажите, поймаю…
— Надо! — ухватился Пухов. — Ты, вместо того чтобы ходить с нами по профилям, ловил бы нам рыбу. А то зима длинная…
— Ишь ты какой! — вдруг взвился Худяков. — Ловил бы лучше… Ему лови, а он будет есть!
— Да ты не бойся, заплатим, — успокоил его Пухов. — Если хочешь — оформлю тебя проводником. Рублей двести в месяц обеспечено.
— Заплатим-заплатим! — недовольно протянул Худяков и ушел на свой конец
— Он что, от денег отказывается? — удивился Гриша. — Вот дурак-то…
— Он зависимым не хочет быть, — предположил Ла-децкий. — Привык жить без начальства, вольным…
Два дня Худяков не появлялся. Собаки по-прежнему бегали к нам в лагерь и на профили, кормились на кухне объедками, иногда собачник Ладецкий жертвовал им половину своего ужина, оглаживал заметно поправившиеся бока псов, ласкал и холил чужих, как своего толстомордого боксера. Худяков появился в лагере, когда я с Пуховым составлял акт на списание взрывчатых материалов. Он пришел к начальнику в палатку и заявил:
— Принимай на работу. Обещание не забыл?
Пухов заставил писать заявление, тут же подписал его и положил в ящик.
— Кроме рыбы, нам бы еще мяса на зиму заготовить, — сказал он, — лицензии на сохатых нам привезут.
— Ладно, — отозвался Худяков. — Заготовлю.
— Тут мы еще избу собираемся рубить. Зимовать-то надо где. Поможешь? — продолжал Пухов. — А то у нас плотников путевых нету.
— Ладно, — повторил Худяков. — Сумеем…
— Ну и тайгу нам покажешь, где лучше профиля потянуть, откуда к болоту подходить.
— Покажу, — выдохнул Худяков, — Только собак моих не приманывайте… Не приманывайте!
Теперь он каждое утро исправно приходил в лагерь на планерку, молча отсиживал полчаса и шел на рыбалку. Собаки постоянно находились с ним и прибегали к нам только ночью. И то он призывал их выстрелом и, видимо, сажал на цепь. Как-то Шайтан и Муха (так звали суку) пришли рано утром и попали на глаза Ладецкому. Тот сразу принес сахар и стал скармливать его кусочками, присев на корточки перед ними. Он не заметил, как подошел Худяков, удивительно, но не заметили хозяина и собаки. Я в это время сидел возле склада и готовил заряды. Неожиданно услышал визг и приглушенную ругань. Рассвирепевший Худяков бил палкой Муху, прижимающуюся к земле, а Шайтан, готовый к прыжку, злобно ворчал на Ладецкого. Я побежал к ним. Худяков бросил палку, ухватил Ладецкого за грудки и, подтянув к себе, прохрипел:
— Еще раз увижу — убью, понял?
Затем выпустил его и направился к своей избе. Подскочил Пухов, началось разбирательство. Пухов нагнал Худякова, долго шел с ним рядом, что-то говорил, объяснял, махал руками, потом вернулся и заявил:
— Появятся его собаки — гоните отсюда к чертовой матери! А тебя, Ладецкий, увижу еще раз с этими псами — накажу.
— Эх-х! — вздохнул Ладецкий.
Вечером, вернувшись в лагерь, мы увидели за крайними палатками небольшой шалаш, крытый кусками рубероида, и толстый кол, вбитый около входа. Шайтан и Муха сидели на короткой привязи, покорные и грустные. Недалеко от них на самодельном табурете сидел Худяков и точил бруском топор. Выданная ему спецовка выглядела на нем мешковато, казалось, стесняла движения, связывала и гасила привычную резкость движений. За ужином Худяков молча съел свою порцию и хотел пойти к себе в шалаш, но Гриша предложил добавку. Он не отказался. Молча сжевал добавку, вытер рот рукавом и встал.