Узник гатчинского сфинкса
Шрифт:
Она протянула сенатору благоухавшую руку в тонких перстнях и так же тихо добавила:
— А вечером приходите, поболтаем…
В 1795 году непризнанный Коцебу вышел в отставку с чином коллежского асессора и поселился близ Нарвы на собственной мызе Фриденталь. Там с горя за несколько месяцев написал двадцать пиес. А год спустя и вовсе оставил Россию с ее сиреневым божеством, о надменную улыбку которой так жестоко разбил свое честолюбие. Он приехал в Вену, занял место секретаря Венского театра и в 56 томах издал свои драмы.
Но мы увлеклись. Вернемся в беседку, где оставили нашего узника наедине с тобольским губернатором Дмитрием
— Как видите, господин губернатор, нелепо обвинять меня в покушении на монархическое правление…
— Согласен с вами, господин Коцебу. Но все-таки не кажется ли вам… Как бы это сказать… несколько странным, скажем так, что в самый апогей революции вы едете в Париж, якшаетесь там с сомнительными личностями. Но этого мало. Вы, вдобавок ко всему, переводите книгу этого полусумасшедшего француза… Ну да, я имею в виду сочинение маркиза Жозефа де ла Валле о короле Людовике XIV?
— Но я не разделяю его взглядов! — крикнул Коцебу.
— Отлично! Но вы издаете свой перевод и таким образом пропагандируете идеи этого отъявленного якобинца на вторую половину Европы!
— Я не считал предосудительным знакомить своих соотечественников с иными взглядами…
— Но идеи, кои вы называете «взглядами», крушат царства… Впрочем, господин Коцебу, я только констатирую. Возьмем опять-таки графа Бениовского. Естественное недоумение нашей государыни, когда главным героем своей драмы вы делаете этого кровожадного циника и разбойника. Да и как иначе: Бениовский, будучи сослан на Камчатку, поднимает бунт, убивает управителя края, грабит казну и, захватив корабль с заложниками, бежит в чужие края!
— Но каков сюжет! Это же искушение для литератора!
— Ах, всего лишь сюжет! — со смехом сказал губернатор и, спружиня на обеих руках, вытолкнул себя из кресла.
— Я бы еще хотел обратить ваше внимание вот на что: последний год я жил, как уже изволил вам сказывать, в Веймаре. И едва ли не все мое знакомство ограничивалось великогерцогским двором. Скажу без ложной скромности, что там меня привечали: как сам герцог, так и его матушка, вдовствующая герцогиня, весьма ко мне благоволили. А молодая герцогиня даже послала со мной письмо к великой княгине Елизавете Алексеевне [20] . Это ли не знак доверия и расположения?
20
Будущая императрица, жена Александра I.
— Письмо?
— Оно опечатано вместе с остальными бумагами.
— И все-таки наследили вы по Европе! Ой, наследили! — придерживая дверь беседки и пропуская Коцебу, сказал Дмитрий Родионович. — По нынешним временам я за вас и полушки не поставлю…
Нежданная тучка, появившаяся откуда-то из-за иртышской поймы, накоротко сбрызнула горячую землю. В саду запахло прибитой пылью и смородинным листом. Неподалеку от беседки Коцебу увидел несколько кустов крыжовника, ближе к дому и к забору — молодые березки и густые заросли цветущей акации и крушины. Однако особенно поразил его забор губернаторского сада, на иссиня-голубом фоне коего в майском цвету буйствовали яблони, вишни, магнолии и еще какие-то неведомые для здешних мест деревья. Эта ирреальная данность совсем сбила с толку нашего немецкого прагматика и на миг ему даже почудилось, что уж не в театре ли он, средь библейских декораций Гефсиманского сада?
Несколько грядок чахлой капусты на тонких ножках, кое-где начинали зацветать огурцы.
На высоком крыльце дома губернатор остановился и протянул руку поверх
— Видите ли вы эти леса? — указал он на темные дали, опоясавшие горизонт, на безбрежье разлитых вод с белыми уголками парусов.
О, да, он уже принял душою эти немереные пространства, эти космические массивы лесов, и все, что в них и за ними, он принимает как веру, не рассуждая, ибо холодным рассудком объять их невозможно.
— Леса эти тянутся более чем на тыщу верст, до самого Ледовитого океана. На большей части сего пространства нога человеческая никогда не ступала. А ежели считать мою губернию в квадратных милях, то она много более Германии, Франции и Европейской Турции, взятых вместе…
Они прошли в кабинет. Губернатор разложил на столе карту.
— Извольте взглянуть. Где бы вы желали поселиться?
— Как? Разве мне нельзя остаться в Тобольске?
— К сожалению, господин Коцебу, мне приказано назначить вам место поселения в провинции, и я не вправе от этого уклониться. Выбирайте, за исключением Тюмени, потому как сей город лежит на большой дороге.
— Но я решительно полагаюсь на вас, ваше превосходительство.
— Начнем с севера. Если вы любитель экзотики и охоч до морских зверей, можете ехать в Обдорск, это почти что в устье Оби. Вот тут, видите? Это Ямал, это Обская губа, а вот он — Обдорск. Край этот особенно богат рыбой, моржами, тюленями. Тут, между прочим, идет бойкая торговля русских с остяками и самоедами.
— Нет, нет! Меня не привлекают моржи!
— Хорошо. Спустимся ниже — город Березов. В нем сподвижник Петра Великого, светлейший князь Меньшиков умер в изгнании…
Коцебу зябко передернул плечами.
— Какая зловещая достопримечательность.
— Ну, вот Сургут, а если левее, смотрите, совсем крохотный городок на Тавде — это Пелым. Охота обильна, леса богаты. Жить можно. Тут 20 лет прозимовал со своею супругою фельдмаршал Миних. И вернулся…
— Ваше превосходительство, нельзя ли поселиться как можно ближе к Тобольску?
— Поезжайте в Ишим — ближайший город, всего 342 версты. Но, положа руку на сердце, я бы советовал вам ехать в Курган. Он немного далее, в 427 верстах, но зато это лучшее место по климату: наша «Сибирская Италия»! Там даже дикие вишни произрастают. Да и общество, я полагаю, довольно приятное…
«СИБИРСКАЯ ИТАЛИЯ»
Так и порешили, что он малость побудет тут, оклемается, душою отойдет и — в Курган.
В кибитке, пока они ехали на нижний посад, Щекотихин подал своему узнику какую-то бумагу.
— Что это?
— Прочтите. Я знаю, вы клянете меня и казните. Ах, наивное дитя! А я вот, как и обещал, содействую вашей остановке в сем городе, отчего, полагаю, будет прибыток здоровию вашему. Нынче ввечеру представлю губернатору.
По секрету.
Его Превосходительству статскому советнику, Тобольскому гражданскому губернатору и кавалеру Дмитрию Родионовичу
Отправленный в присмотре моем к Вашему Превосходительству, следующий по Высочайшему Его Императорского Величества повелению в Сибирь на житье, бывший в Ревельском магистрате президентом Коцебу во время следования к Тобольску от разбития дорогою сделался болен, да и по приезде сюда чувствует совершенные болезненные припадки, для выпользования от коих просит на некоторое время остаться в Тобольске.
О чем имею честь донести Вашему Превосходительству и покорнейше прошу, в случае принятия мер, кому следует дать о том приказание.