Узы крови

Скворец91

Возбужденный смех опять брызнул во все окна совятни. Белле стоило огромного труда непослушными, трясущимися от смеха руками привязать письмо к лапе осуждающе нахохлившейся совы. Когда недовольная сипуха поспешно покинула пьяных отроковиц, девушки дружно привалились к стене и сползли вниз, хохоча и хватаясь за животы. На глаза набегали слезы, обе раскраснелись, им не хватало воздуха, но, стоило взглянуть друг на дружку, как их сотрясал новый взрыв хохота. Белла очень ярко представляла, как Лестрейндж удивится, как будет раз за разом перечитывать послание, чтобы убедиться в том, что все это ему не почудилось. А потом, что потом сделает этот мечтательный скромный тихоня? В Хогвартсе задирать его, вгонять в краску смущения было одним из любимых

занятий сестриц Блэк на переменах или вечером в гостиной. Лестрейндж становился похожим на хорошенькую девицу, когда стыдливо опускал свои пушистые ресницы и делал вид, что сумасбродных сестер Блэк не существует. Белла очень живо нарисовала в своем воображении смущенного Рудольфуса, когда тот дойдет до описания некоторых подробностей чувств Беллы, почерпнутых из какого-то бульварного романа, найденного сестрами в домашней библиотеке тетушки Элладоры и присвоенного для собственного просвещения.

– Руди, свет моей жизни, огонь моих чресл! – выдохнула Меда, передергивая Набокова*, и сестры вновь покатились со смеху.

И все же ресницы у Лестрейнджа красивые. Трогательные, девчачьи такие.

– Белла? – Меда посмотрела на нее их коронным, «чертячьим», как говорила мама, взглядом. – Я всегда мечтала искупаться в нашем фонтане. Голой.

Белла округлила глаза и рот.

– Ты что, ведь это творение искусства эпохи Возрождения! – очень правдоподобно изобразила она возмущенный тон тетушки Элладоры, этой великой лицемерки.

Меда торжественно кивнула.

– И ты хочешь полоскать там свои телеса? – проскрипела Белла все так же осуждающе.

Меда расплылась в плотоядной ухмылке и кивнула еще раз. Белла придвинулась к ней и заговорщически шепнула:

– Тогда чего мы ждем?

– Руди, – выдавила Меда сквозь смех, и они вновь захохотали.

Купание в фонтане очень кстати протрезвило двух юных особ благородных кровей, и никто из родителей так никогда и не узнал, что их нельзя оставлять без гувернантки – все-таки эльфы в доме Блэков всегда были лояльны к «детским шалостям».

Два дня спустя сипуха принесла сестрам лаконичный ответ от их «возлюбленного», состоящий всего из одной фразы:

«Две дуры».

Меда безудержно хохотала над этим письмом, а Белла вдруг почувствовала острую вспышку негодования. Если Лестрейндж считает, что он и в самом деле может так легко отделаться, то он глубоко ошибается. Если Беллатриса Блэк чего-то захотела, пусть даже в шутку, то она это непременно получит – даже если это «что-то» называется Рудольфус Лестрейндж.

____________________________________________________________

* – «Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресл» – первая фраза в романе В. Набокова «Лолита»

***

В день свадьбы младшей сестры Андромеда проснулась чуть свет и отправилась в свое любимое местечко в замке – в библиотеку. Здесь, на одном из массивных столов красного дерева в беспорядке валялись все ее записи. Андромеда могла спокойно оставлять их без присмотра – никто другой не смог бы разобраться в них без ее помощи: благодаря своей особой памяти она записывала только обрывки мыслей, ключевые моменты идей, однако в таком виде, в каком понять их могла только она. И это было более чем хорошо. Андромеда переворошила свои бумаги, чтобы взглянуть еще раз на записи одного рискованного плана, за который Сириус, несомненно, оторвал бы ей голову. Она закусила нижнюю губу, пробегая взглядом беспорядочные и местами замаранные кляксами записи. И все же это было бы гениально, в случае удачи решало бы многие проблемы. Приблизило бы развязку, сократило число жертв… Андромеда поймала себя на мысли, что подбирает в уме доводы, способные убедить Сириуса, и поспешно спрятала бумаги в самую глубину шуршащей кипы. Нет, ее кузен никогда на такое не пойдет. И думать не сметь! Тем более, сегодня самый неподходящий для этого день.

Андромеда уселась за стол и, подперев голову ладонью, задумалась. Она всегда жалела о том, что так и не смогла побывать

на свадьбе Нарциссы. Цисса была маленькой принцессой Блэков, «белой феей», в душе более нежной, чем кто-либо из их семьи. Из трех сестер только у нее главной мечтой была свадьба и семейное благополучие – Нарцисса была самой женственной из девушек Блэк, и поэтому ее свадьба должна быть чем-то особенным. Трогательным, как и положено в идеале. Сама Андромеда по своей природе была слишком иронична, чтобы позволить себе втиснуться в белоснежное платье, расшитое драгоценностями и ужасно неудобное. Нет, нужно быть женщиной совсем другого склада, чтобы весь этот свадебный пафос не превращался в фарс. Возможно, для этого следует уметь быть чуточку беззащитной, нуждающейся в мужском плече. Такой была Друэлла, и Нарцисса почерпнула это у нее. А старшие, Меда с Беллой, были «папиными дочками» в самом своеобразном смысле этого слова – заменяли ему сына, которого у него не было. И ни в ком не нуждались. Белла вышла замуж за Рудольфуса по причине, которая иногда побуждает жениться мужчин – Лестрейндж единственный посмел противиться властной мисс Блэк, всегда добивающейся своего. Ее властность более характерна для мужчин.

Что до самой Андромеды, то ее побег и замужество были, с одной стороны, следствием того большого чувства, которого она от себя никак не ожидала, но, с другой, продиктованы желанием доказать всем и себе, что она не просто «часть семьи», что она стоит многого и в одиночку. И, однако же, несмотря на тогдашние свои эмоциональные порывы, она немного лукавила: не будь она уверена в своей уникальной наследственности, то никогда не вышла бы за маглорожденного – она просто не пережила бы, если бы пресловутое фамильное могущество Блэков не передалось Доре. Андромеда скептично усмехнулась. Забавно. Ее уверенность в хорошей наследственности ребенка не подтверждалась никакими научными фактами, на которые она привыкла полагаться, нет. Все дело было в святой вере, впитанной с молоком матери, в той вере, над которой она так любила насмехаться – в вере, что Блэки особенные. Первые среди равных. Белла была права тогда.

1970

– Еще раз повтори – ты что? – тихонько переспросила Белла.

Она боялась произнести слова громче, будто все вокруг вдруг стало хрустальным и могло разбиться вдребезги от одного неосторожного вздоха.

– Ухожу, – повторила Меда с тем же невозмутимым видом, и это вдруг взбесило Беллу. Ей захотелось расквасить эту спокойную физиономию, вцепиться ей в лицо ногтями. Уходит? С Тонксом? С Тедом Тонксом?! С грязнокровкой!

– Ты… – бешеная ярость подкатила к горлу и не дала Белле говорить.

Она задыхалась. С грязнокровкой! С грязнокровкой! Эта мысль звенела в голове, затуманивая разум. Осознать это было невозможно.

– Невозможно… это невозможно, – Белла едва ли поняла, что произнесла это вслух, тряся головой, будто стараясь отогнать засевшую в мозгу мысль, приносящую адскую боль. С грязнокровкой!

В ответ она услышала издевательский смешок, и это поразительное обстоятельство помогло ей вновь сфокусироваться на сестре.

– По-моему, мы уже давно уяснили, что весь этот высокий пафос нашего семейства чужд мне, – с видом очень взрослым и снисходительным заявила Меда.

Белла, наконец, ощутила себя способной на связное мышление и речь. Она почувствовала безграничное омерзение.

Нарцисса приглушенно вскрикнула.

– Ох, извини, – Андромеда осторожно вытянула несколько защемленных бегунком молнии светлых волосинок. – Вот так.

Нарцисса провела ладонью по затылку, в сотый раз проверяя свою прическу на предмет совершенства, и, придирчиво окинув взглядом свое отражение, внезапно просияла. Она была невозможно, неправдоподобно красива в узком платье с прозрачными рукавами и высоким кружевным воротом, сверкающем, будто снег на солнце. В высокую прическу были вплетены золотые нити. Андромеда погладила невесту по плечам.