Узы крови
Шрифт:
========== 44. Ловушка ==========
– Поразительно, – как всегда, бесстрастным тоном произнес Северус, пытливо вглядываясь в черты Гиневры. – Но ведь с тобой никогда такого не бывало, – он не спрашивал, а утверждал.
– Не бывало, – согласилась Гиневра. – Всегда чувствовала эту силу в себе. Даже когда долго носила амулеты. Она… теплилась у меня в груди. Искра была всегда.
Гермиона недоумевала. Что произошло? То есть, она догадывалась, почему проклятие, судя по всему, спало, однако… это было бы слишком просто. И как-то
– У меня осталось зелье, чтобы проверить… – начал Северус, но умолк.
Гиневра посмотрела на него больным взглядом, словно умоляющим не давать ей ложных надежд.
– Ты, в самом деле, думаешь, что она могла исчезнуть? – глухо прошептала она.
Северус мгновение помолчал.
– Тебе лучше знать, – подумав, ответил он. – Но я считаю, стоит проверить.
Гиневра отвела взгляд и некоторое время разглаживала складочки на одеяле.
– Да, конечно, – после продолжительной паузы кивнула она.
Северус поднялся и поспешно вышел, напоследок бросив на Гермиону подозрительный взгляд. Она сохранила совершенно невинную мину – все равно уличить ее он бы не смог, потому что не знает, в чем именно обвинять и подозревать. Мысль, что Северус Снейп не знает чего-то, что знает она, несказанно тешила ее самолюбие.
Щенок спаниеля засеменил следом за Снейпом – он теперь повсюду следовал за ним, – и едва успел прошмыгнуть в закрывающуюся дверь.
– Никогда не думала, что смогу испытать это ощущение в отсутствие Темного Лорда, – внезапно произнесла Гиневра.
Гермиона непонимающе уставилась на нее.
– Мечтала, но всерьез никогда не верила, – Гиневра уселась в постели и взяла с тумбочки амулет, принявшись вертеть его в руках. – Когда ношу амулет, то просто чувствую упадок сил. Это другое. Я будто потихоньку превращаюсь в сквиба. И это невыносимо, – она смотрела прямо перед собой. – А вблизи Темного Лорда у меня появлялась возможность чувствовать себя волшебницей, но не проклятой. Здоровой, – она встрепенулась и с неловким видом поспешила пояснить: – В нашей семье запрещалось говорить о проклятии, они это называли «болезнью». Они и я, конечно. Правильно бы сказать «мы», но язык не поворачивается. Они… слишком много горя мне принесла именно семья моих родителей.
Гермиона смотрела на нее во все глаза, ловя каждое слово и напряженно замерев.
– Все же, как я ни боялась Темного Лорда – а я боялась его с самого начала, – говорила Гиневра, – но это ощущение, когда моей силы словно нет… поначалу оно мне очень нравилось, – она криво усмехнулась. – Я себе в этом никогда не отдавала отчет, но мне кажется, что именно из-за этого краткого мига ощущения своей нормальности я поначалу уважала его. Представляешь?
Гермиона ничего на это не ответила, но и не почувствовала отвращения, какого, кажется, боялась и ожидала с ее стороны Гиневра. Горько усмехнувшись и потерев лоб, ее мать продолжила:
– Не будь я так восхищена Северусом и его
Гермиона отрицательно помотала головой.
– Не жалкая, – с укоризной ответила она.
Гиневра опять горько усмехнулась, но Гермиона не позволила ей заговорить:
– Ты не должна постоянно заниматься самоедством. Это сводит с ума. И не имеет значения, когда твои близкие воспринимают тебя такой, какая ты есть.
Гиневра посмотрела на нее.
– Ты должна быть счастливой, – требовательно добавила Гермиона. – Ради Северуса.
Гиневра отвела взгляд, хмыкнула, продолжая чему-то грустно улыбаться.
– Я все упустила, – наконец, вымолвила она глухим надломленным голосом. – Родить ребенка и не видеть его первых шагов, не слышать его первых слов, не провожать впервые в Хогвартс…
Гермиона бы покривила душой, если бы сказала, что ей тоже жаль, что у них всего этого не было. Все-таки Джин Грейнджер была для нее лучшей мамой, любимой мамой. Она не была сиротой и никогда, ни разу в жизни не чувствовала себя чужим ребенком. Поэтому она сказала другие, но честные слова:
– Если проклятье разрушено, ты могла бы еще родить ребенка. Жизнь волшебницы длиннее, чем у маглов, и молодость тоже. Ты могла бы родить мальчика.
Гиневра вскинула на нее глаза – она казалась изумленной и даже застигнутой врасплох. Должно быть, она ни о чем таком и не помышляла.
В этот миг дверь приоткрылась, и в комнату вошел Северус с флаконом зелья и мисочкой в руках. Гермиона с трудом сдержала смех: щенок скользил за ним по полу, уцепившись зубами за полу длинной черной мантии. Северус при этом оставался непоколебимо суров.
Сделав все необходимые приготовления, он уколол Гиневре палец и стряхнул капельку в зелье. Все трое напряженно уставились в миску, ожидая, когда зелье поменяет цвет. И действительно – оно из почти черного окрасилось в тот же грязно-белый оттенок, что и у Гермионы когда-то. Гиневра испустила взволнованный вздох, вскочив в постели и не отрывая глаз от зелья, словно ожидая, что сейчас оно снова станет черным. Гермиона тоже испытала облегчение, хотя и была практически уверена в результате. Ее накрыла волна торжества. Проклятье снято! И теперь еще есть надежда, что род ее отца не прервется!
– Это точно? Зелье… оно не испортилось? – дрожащим голосом произнесла Гиневра.
– Сомнений быть не может, – задумчиво протянул Северус и, наконец, оторвал взгляд от зелья. Через мгновение он повернулся к Гермионе и, впившись в нее черными глазами, бросил: – Любопытно.
– Да! Это прекрасно! – живо отозвалась она, ничуть не смутившись под его взглядом. Ее вдруг развеселила своим бесстыдством мысль, что способ разрушить проклятье оказался таким приятным. Точнее, ее развеселило знание того, что для Северуса эта мысль останется тайной. Такое предположить он бы не смог. Да и вообще, ее мысли теперь всегда под надежным замком – его нельзя открыть, только взломать. Это обстоятельство переполнило ее радостью нашкодившего котенка, и Гермиона в избытке чувств крепко обняла Гиневру.