В блаженном угаре
Шрифт:
Складываю камни в кучу, а в голове: «…закрепим тему: итак, ты создаешь свою собственную реальность». [50] Но при этом Баба сам говорит, что только на Западе «я» подменяет Бога, и еще про то, что «я» — это зеркало, которое бесконечно все искажает. Я пытаюсь вспомнить, что он говорил о единстве, о том, что все мы едины. Концепция неделимости [51] жутко интересная, но только почему-то сразу вылетела из головы.
Паршиво, что мистер Глаженые Джинсики впихивает мне в глотку свои представления о том, что такое реальность, впихивает, хотя сам повторяет только чужие
50
Видимо, речь о том, что воспринимаемой нами — на чувственном уровне — реальности на самом деле не существует, материальный мир, если следовать философским системам индуизма, лишь иллюзия (майя).
51
Согласно одной из интерпретаций древних трактатов «Упанишад», индивидуальное «я» (атман) неотделимо от Абсолюта (Брахмана). Освобождение от «майи» состоит в том, чтобы преодолеть свою «самость», разрушив барьеры невежества, достигнув таким образом Истины, которая включает в себя «чистое бытие», «чистое сознание», «чистое блаженство».
52
По индуистским канонам духовный наставник должен передавать ученику лишь то, что постиг сам через интуицию и опыт.
А что, если Пи Джей специально сбивает меня с толку? Чтобы заманить в постель? Доказывает, что я чересчур эгоистична, втайне надеясь, что я поддамся и тогда он сможет меня трахнуть. Одна часть моего сознания твердила: «А ведь он прав, я жадина, все только себе, ни с кем не считаюсь, никому ни в чем не уступаю»; другая ей возражала: «Да мало ли что он несет, не напрягайся». Такая раздвоенность — участь всех, у кого сильная интуиция, вечно ищешь подвох и все пытаешься вычислить, права ты или нет, и так противно даже думать о том, что этот подвох есть. Попробуй-ка тут защитись…
Тащусь в дом, где, урча от удовольствия, накидываюсь на оставленную мне четвертушку торта. Какой обжора, а ведь не подумаешь, что он из тех, кто заедает стресс сладеньким, вроде бы такой волевой, не то что я… Опять уже перемыл всю посуду, еще одно доказательство моей безалаберности и эгоизма. Мне делается стыдно. А этот тип уже развалился в своем кресле, ждет. Ну а мне-то что делать? Сесть напротив? По его милости мне так не по себе, словно я должна быть еще и благодарна ему… за то, что он сюда притащился.
Разболелась голова, дико неохота клянчить у него таблетку, но — придется. Господи, до чего же грязные у меня ноги и до чего же я устала.
— У вас есть что-нибудь от головной боли?
У него есть аспирин, ему велели постоянно его принимать, аспирин разжижает кровь. Беру три таблетки. Говорить вроде бы особо не о чем. Смотрю Пи Джею в глаза, оказывается, они у него карие. Он улыбается мне, и тогда я говорю:
— Я пойду посплю.
— Давай, еще успеешь.
— То есть?
— Иди и спи, если хочешь. Они подъедут только в семь тридцать.
— Кто?
— Твои. Тим, Мириам, Ивонна. Заберут нас, посмотрим там, на ферме, одну пленочку.
— Какую еще пленочку?
— Увидишь.
— Что-то вроде «Я оставил свои мозги в Индии»? [53]
Он даже не улыбнулся, только изобразил аплодисменты.
53
Намек на известную американскую песню «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско».
Иду в душ, предварительно кротким голоском поклянчив: «А можно мне, ради Христа!» Но сначала надо зайти в спальню. Шкаф — нараспашку, и я натыкаюсь взглядом на свое отражение в зеркале, приклеенном к дверце изнутри. Настоящее привидение, и сама не очень понимаю, что меня так тревожит. То, что эта комната такая… безликая, или мое собственное лицо, которого тоже как бы нет, лицо призрака? Здесь жарища, но меня почему-то слегка знобит… какая-то смутная мысль бродит в моей голове. Короче, прикидываю, как определить, когда тебя действительнолюбят. И насколько можно быть в этом уверенной… если даже я сама испытываю чувство любви, значит ли, что то же самое чувствует тот, кого любишь? И что для меня все-таки было бы важнее? Что Баба, предположим, не любит меня, что ему нет до меня дела? Или что он не оценил мою любовь, не прочувствовал ее глубину? Или… или постепенное понимание того, что любовь сама по себе — лишь иллюзия, абсолютно бессмысленная. Я резко захлопываю дверцу шкафа.
Все, пора кончать с привидением, прочь простыню. Что же выбрать? Мамину, со сборочками, юбку из батика и цветной топик? Или то, что дала Ивонна: бордовый топик и леггинсы? Ладно, да будет юбка. Напялив ее, ощущаю себя нелепым манекеном, вещью, куклой в крохотном домике. Вот и хорошо, буду их куклой, а все мои страхи пусть останутся внутри моего деревянного тельца, как в сейфе.
Побалдев под душем, захожу в гостиную. Пи Джей нетерпеливо рыщет взад и вперед. Он тоже приоделся. Вырядился в чистые (точь-в-точь такие же!) джинсы, желтую рубашку и свои ковбойские башмаки. Увидев, что я не в простыне, изо всех сил старается сдержать улыбку и вдруг не хмыкнуть от удовольствия. По-моему, он даже хочет… готов встать на колени и поцеловать край моей юбки, бедненький.
Ч-черт! Как неохота уезжать! Сейчас все будут глазеть, как в театре. Я почему-то начинаю суетиться, меня слегка подташнивает, короче, психую. Пи Джей приносит мне воды, я пью стоя, даже не сажусь. Нервничаю ужасно. Тоже начинаю метаться по гостиной. О-о г-господи!
— А можем мы не ехать на ферму? Ну, пожалуйста…
— Нет, не можем.
Вот вредина. Так и знала, что скажет «нет». Какая довольная у него физиономия. Но почему? Почему я должна соглашаться на этот гнусный, никому не нужный спектакль? От злости пинаю ногой кушетку.
— Противно! По-вашему, это — демократия? Совсем со мной не считаетесь…
Он медленно проводит языком по нижней губе.
— Можешь ты прямо, без всяких фокусов, сказать: чего ты так боишься?
В том-то и дело, что не могу. И не хочу, чтобы он на меня давил.
— Нет.
— Ладно, нет так нет.
Тоска-а-а… Беру прядь волос и обертываю ими нос, нюхаю. Пи Джей — в который уже раз — вытирает платком лицо.
— Когда они должны приехать?
— Я уже сказал: в половине восьмого.
— А сейчас сколько?
— Без двадцати.
Как же мне фигово! Сесть, что ли? Неохота тащиться в спальню, не хочу оставаться с собой наедине. Сажусь, хлопаю себя по икре, смотрю на свою ступню: носок ее крутится и крутится, помимо моей воли. Мы оба молчим, безнадежно молчим. Уже даже собираюсь уйти, но вдруг у меня вырывается:
— Интересно, а как обычно себя ведут другие люди?
Он пожимает плечами:
— Смотря какие, все разные.
Я и сама знаю, что разные… Я гляжу на него какое-то время, потом опускаю глаза. Какой смысл финтить? Я тяжко вздыхаю.