В деревне

Лейкин Николай Александрович

— Да ужъ намъ чтобъ и козлы ваши эти самые покрпче сколотили, прибавила кухарка. — Летать къ верху тормашками по ночамъ съ постели я вовсе не намрена.

— Крпко, крпко будетъ. При теб и плотникъ-то ихъ сдлаетъ.

Кухарка загремла трубой и начала ставить самоваръ, но въ кухн все еще раздавались шушуканья съ нянькой, прерываемыя громкими возгласами:

— Какая это дача! Это не дача, а тьфу! Да тутъ всякая полированная двушка съ тоски помретъ. Захолустье какое-то, а не дача.

II

Кухарка

появилась съ самоваромъ.

— Куда же самоваръ-то ставить? говорила она, презрительно улыбаясь. — Ни столика, ни стульчика. Вотъ житье-то каторжное! На полу, что ли, сидя будете пить?

— Зачмъ на полу? Мы разстелемъ вотъ тутъ на лужк коверъ, на ковр и будемъ пить по-походному, отвчалъ Клянчинъ. — Для разнообразія это даже пріятно.

— Ну, ужъ хороша пріятность! Да солдаты въ лагеряхъ — и т лучше живутъ.

— Приготовляй, приготовляй скорй, что слдуетъ. Разстели вонъ тамъ коверъ, на коверъ дощечку, на дощечку самоваръ… Вотъ дощечка валяется — ее и подложи подъ самоваръ. Чайный приборъ вынесешь на поднос и тоже на коверъ поставишь: мы сядемъ около — и отлично все будетъ. Вдь въ сущности такъ только до завтрашняго вечера придется намъ на бивуакахъ прожить, а завтра вечеромъ придетъ мебель на возу, лавочникъ велитъ плотникамъ сколотить столы и скамейки и будетъ все по-городскому.

Кухарка съ кислой миной исполнила то, что ей приказывали, и говорила:

— Совсмъ я и не умю такъ-то служить. Вдь это надо чтобы съ молодости привыкнуть, а я съ двчоночнаго положенія все по хорошимъ господамъ служила.

— Какая мудрость — коверъ на лугу разостлать и поставить на него самоваръ и посуду! улыбнулся Клянчинъ.

— Конечно же, на все это нужно особую привычку имть, а кто безъ привычки…

— Ну, ты не ворчи, а длай дло. Надоло ужъ мн васъ ублажать. Что это, въ самомъ дл! Сладу съ вами нтъ! крикнулъ Клянчинъ, потерявъ терпніе. — Наконецъ, мн такъ нравится жить, хочу такъ жить. Теб и няньк ужъ прибавлено за дачное время къ жалованью — ну, ты и должна исполнять наши требованія. Чмъ лучше съ людьми обращаться, тмъ хуже они сами длаются, обратился онъ къ ясен.

— Совершенно врно. Дай поблажку — сядутъ на шею, отвчала та.

Вскор Клянчины размстились на лугу, на ковр около самовара, рядомъ съ домомъ. Дти сли также съ ними. Началось чаепитіе. Посплъ сваренный молочный супъ, явились наскоро изжаренные кусочки мяса, яйца. Кухарка и нянька хоть и прислуживали уже молча, но презрительная улыбка не сходила съ ихъ лицъ.

Изъ-за угла дома, какъ изъ земли выросъ, появился мужикъ, почесался, передвинулъ шапку со лба на затылокъ, что означало поклонъ, и сказалъ Клянчинымъ:

— Съ новосельемъ, господа сосди… Чай да сахаръ. Съ улицы-то лавочникъ сюда не пускаетъ, боится, что покупателевъ отъ него отобьемъ, такъ я по задамъ къ вамъ, съ рки. Вамъ поросеночка не надо ли? Отличные у меня сосунчики есть. Яйца есть. Пожалуйте посмотрть. Въ лодк у меня на рк все это привезено.

— А по чемъ яйца? спросила Клянчина.

— Да по чемъ же съ васъ взять? замялся мужикъ. —

Вы по-сосдски не обидите. Вдь сосди. Черезъ четыре двора отъ васъ… По четвертаку за десятокъ не дадите?

— Что ты, что ты! Это въ деревн-то! Да я ужъ въ Петербург покупала по двадцати копекъ. Если хорошія свжія яйца, то по пятіалтынному за десятокъ…

— Что вы, помилуйте… Въ городъ свезти, такъ тамъ лавочники по рубль восемь гривенъ за сотню дадутъ, а вы господа…

— Такъ вдь въ городъ-то везти нужно, а здсь на мст, въ деревн…

— Ну, да, въ деревн. За деревню и беремъ. Вдь мы господъ-то всю зиму ждали. Съ кого же и взять, какъ не съ господъ? На то вы и господа. Ну, да ладно, по двугривенному берите.

— По пятіалтынному, такъ возьму.

— Какъ возможно по пятіалтынному! Вотъ ужо господа охотники, которые ежели за дичью, станутъ посл Петрова дня къ намъ назжать, такъ т по два двугривенныхъ за десятокъ-то даютъ. Дашь ему свженькихъ, а онъ теб два двугривенныхъ, да еще стаканчикомъ винца попотчуетъ. А я думалъ, что вы сосдей обижать не станете и по четвертаку дадите. Берите ужъ за двугривенный-то. Вдь ежели у лавочника взять, то онъ съ васъ дороже возьметъ.

— Какъ же это онъ можетъ съ насъ взять, ежели не дадимъ.

— За неволю дадите, ежели онъ сюда на дворъ никого допускать не будетъ. Вдь ужъ я сюда по задамъ пролзъ. Онъ и то мн сказалъ: «поймаю, вс бока обломаю». Пріятно нешто на драку лзть? А я ужъ такъ, по сосдски, хорошимъ господамъ думалъ услужить. Врьте совсти, онъ сюда никого до васъ не допуститъ. Теперь ужъ вы въ его власти.

— Разсказывай, разсказывай! Что мы маленькія дти или арестанты, что ли? Ну, сюда не допуститъ, такъ мы сами на деревню будемъ ходить и тамъ покупать.

— Разв ужъ что сами-то. А только нешто это господское дло, чтобъ крадучись!

— Ну, ужъ это не твое дло разсуждать. Пятіалтынный бери вотъ за десятокъ яицъ.

— Это, стало быть, и на пару пива не хватитъ? Нтъ, не расчетъ, покачалъ головой мужикъ. — А я пособралъ у бабы двнадцать штукъ, да думаю, что мн и на стаканчикъ, и на пару пива… Ну, а поросеночка возьмете?

— Да вдь и за поросеночка будешь такъ же дорожиться, такъ съ какой же стати?..

Мужикъ помялся и отвчалъ:

— Конечно, ужъ мы супротивъ города не можемъ… Вы вотъ все хотите, чтобъ дешевле, чмъ въ город, а это намъ не сподручно.

— Нарочно въ деревню и пріхали, чтобы жить было дешевле, чтобы покупать все дешевле.

— Ну, этого вы не дождетесь. Въ город бы, вонъ, за пятачокъ въ чайной-то лавк можно чаю нашему брату напиться — и въ лучшемъ вид подадутъ, а здсь лавочникъ на постояломъ двор съ нашего брата гривенникъ беретъ. Прежде двоимъ на двнадцать копекъ чай собиралъ, а нынче — нтъ, говоритъ, пятіалтынный: чай и сахаръ вздорожалъ. Въ городу или въ деревн! Сравнили вы тоже… Да поросеночка-то мы давно бы ужъ въ городъ свезли и продали, а мы дачниковъ ждали, чтобъ отъ дачниковъ супротивъ города попользоваться. Посмотрите поросеночка-то… Поросенокъ поеный, что твои сливки…