В деревне

Лейкин Николай Александрович

— Вздоръ! Вздоръ! Вы взялись мн палисадникъ сдлать, включили это въ условіе найма дачи, а потому должны и за поденщину платить, сказалъ Клянчинъ.

— Невозможно этому быть.

— Какъ невозможно? У меня и росписка ваша есть. Тамъ прямо сказано: «обязуюсь огородить палисадникомъ»… Я заставлю огородить.

— Промахнулся-съ, развелъ руками лавочникъ и почесалъ затылокъ.

— А мн какое дло!.. Въ условіи сказано, и чтобъ палисадникъ былъ…

— Хорошо-съ, нашъ грхъ. Но тогда ужъ ни столовъ, ни скамеекъ, ни козелъ для

кроватей отъ насъ не ждите. Плотники не станутъ вамъ сколачивать. Этого въ росписк нтъ, насчетъ мебели тамъ ничего не сказано. Даже и лсу на столы и скамейки не дамъ.

— То-есть какъ же это такъ? Вдь вы общали.

— Можетъ быть, на словахъ и общалъ, а только на словахъ вдь не считается. Сами же вы по запискамъ да роспискамъ точка въ точку разсуждаете.

— Однако, что же это такое! Какъ же намъ быть безъ столовъ и безъ кроватей! вспылилъ Клянчишь. — Вы должны все это намъ дать.

— Кабы вы для насъ, то и мы для васъ, спокойно отвчалъ лавочникъ. — А на записк про столы ничего не сказано.

— Какъ это хорошо! А еще торговецъ! Торговецъ, а своего слова не держитъ. Гд же ваше торговое слово?

Лавочникъ улыбнулся и отвчалъ:

— Мы слово держимъ, коли съ нами по поступкамъ поступаютъ. Да чего вы насчетъ поденщины-то упираетесь? Вдь вся недолга, что двумъ плотникамъ по рублю съ гривенникомъ въ день. Больше одного дня вамъ палисадникъ не продлаютъ. Горбули у меня готовые припасены. Только столбы обтесать, планки набить, да горбули на нихъ наколотить. Тогда ужъ и столы со скамейками и съ козлами для постелей для вашей милости у меня явятся.

Пришлось согласиться. Клянчинъ пожалъ плечами и сказалъ:

— Ну, хорошо.

— Вотъ и отлично, опять улыбнулся лавочникъ. — Лучше въ мир жить, чмъ въ ссор. А насчетъ поденщины я вамъ вотъ что скажу: будетъ лавк отъ вашей милости хорошая польза, то и поденщину насчетъ работы за палисадникъ приму на свой счетъ. Вы къ намъ ласковы — и мы къ вамъ ласковы. Такъ плотникамъ-то можно начинать палисадъ строить? Я давно бы послалъ ихъ сюда, да ваша милость все изволили почивать, такъ думалъ, что подъ окнами начнутъ стучать, такъ какъ бы не разбудили вашу милость.

— Пусть работаютъ.

— По рублю съ гривенникомъ? Такъ я отъ вашей чести съ плотниками и поряжусь.

— Ладно, ладно.

— Лошадь черезъ часъ на станцію сына повезетъ. Онъ въ городъ детъ. Не подете ли вы, такъ и васъ по пути довезла бы?

— Нтъ, я не поду.

— Мясца не прикажете ли сыну изъ города привезть или какого другого товару? Закуски, къ примру… Супротивъ городскихъ цнъ плевую разницу возьмемъ.

— Все есть, все изъ города вчера привезли съ собой.

— Ну, вотъ изволите видть… Какъ съ вами ласкову-то быть? А вы дайте лавочнику отъ васъ попользоваться, вдь изъ-за этого и дачу выстроилъ, изъ-за этого сдаемъ ее.

Съ задовъ показалась баба съ кошелкой.

— Яичекъ бы вашей милости, творожку… начала было она, но увидавъ лавочника, тотчасъ

же умолкла и попятилась.

— Пошла вонъ, подлая! Какую такую ты имешь свою собственную праву на нашъ дворъ съ товаромъ ходить и у насъ покупателей отбивать! крикнулъ на нее лавочникъ. — Вонъ, ступай! Яйца по той же цн будемъ съ васъ брать, что и на деревн берутъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ Клянчину.

Черезъ полчаса Клянчины, сидя на ковр, разостланномъ на трав, пили чай. Около дома стучали топорами плотники, сколачивая столы.

V

Къ вечеру на другой день посл переселенія Клянчиныхъ въ деревню, пришелъ, наконецъ, возъ съ ихъ мебелью. Крестьянская лошаденка еле втащила возъ на дворъ лавочника и остановилась у дома какъ вкопанная, понуря голову. Мебель была въ самомъ жалкомъ, поломанномъ вид. Мстный мужикъ, взявшійся доставить мебель изъ города въ деревню, сморкалъ заморившуюся отъ усталости лошадь, заставляя ее фыркать.

— Батюшки! Да что же это такое! Вдь все переломано! восклицала Клянчина, ходя вокругъ воза. — Столы и стулья безъ ножекъ. Какъ мы сидть-то будемъ?

— Безъ ножекъ! Лошадь-то изъ-за васъ зарзалъ, чтобъ вамъ пусто было! отвчалъ мужикъ, распутывая на возу веревки. — Вдь шестьдесятъ верстъ. Зналъ бы, что эдакое дло станется, ни въ жизнь бы не взялся перевозить, пропадите вы совсмъ и съ мебелью! Нешто наши лошади къ этому привычны?

— Съ какой же стати, въ самомъ дл, ты взялся, милый? говорилъ Клянчинъ.

— Вы подбили. «Все равно теб изъ города порожнемъ въ деревню хать». А я, дуракъ, и послушался. Всю телгу изъ-за вашей проклятой мебели поломалъ, два раза въ дорог чинился. Воля ваша, а ужъ починка телги на вашъ счетъ. Я по дорог двумъ кузнецамъ полтора рубля отдалъ.

— Зачмъ же ты дешь въ плохой телг? Это ужъ твоя вина.

— Телга была крпкая, въ моей телг хоть камни возить, а это ужъ изъ-за вашей мебели, чтобъ ей сгинуть, проклятой. То шкворень выпадетъ, то ободъ съ колеса долой… Помилуйте, гд же это видано?! Какъ хотите, а полтора рубля при расчет за починку телги пожалуйте.

— Да вдь ты у насъ на пятнадцать рублей мебели поломалъ изъ-за твоей неисправной телги, и за починку телги съ насъ же хочешь.

— Вольно жъ вамъ было приказывать на одинъ возъ столько грузить! Тутъ матеріалу на два воза, а вы изъ-за сквалыжничества на одинъ…

— Ну, не разговаривай, не разговаривай. Я теб показалъ мебель, ты сказалъ, что въ лучшемъ вид одинъ увезешь. Намъ съ тебя за поломанную мебель надо требовать, а не теб съ насъ за поломанную телгу. Да и ломалась ли телга по дорог — это вопросъ.

— Видите, ободъ на колес заново… Вонъ и подушка подъ телгой новая.

— Ну, разгружайся, разгружайся!

Мужикъ почесывался. Кром усталости, онъ былъ изрядно пьянъ.

— Гд жъ мн одному-то разгружаться? Грузились въ город, такъ дворники помогали, а здсь вдругъ одному разгружаться! говорилъ онъ.