В деревне
Шрифт:
— Нтъ, нтъ… Мы прежде по деревн походимъ, да прицнимся къ здшнимъ цнамъ. У кого найдемъ, что дешевле, у того и будемъ брать, сказала Клянчина. — Мы пріхали сюда для экономіи, а не для транжирства.
— Это ужъ будетъ не по-господски, а по-сквалыжнически. У насъ прасолы такъ-то прижимаютъ, а вы нешто прасолы? возвысилъ голосъ мужикъ.
— Ну, ты такъ не разговаривай… Пошелъ вонъ? крикнулъ Клянчинъ.
— Да какъ же съ вами разговаривать, коли вы сосдей тснить хотите!
— Теб сказано, чтобы ты проваливалъ!
— Позвольте…
— Пошелъ вонъ! А нтъ, такъ я пошлю сейчасъ за лавочникомъ и ужъ онъ тогда съ тобой по-свойски расправится!
— Вотъ те штука! Я пробрался къ господамъ по задамъ, чтобы супротивъ лавочника услужить, а господа сами… Ну, господа! И это называются господа! Фу, ты, пропасть! Мы разсчитывали, чтобы отъ нихъ пользоваться, а они сами отъ мужиковъ пользу ищутъ! Сосди тоже, черти оголтлые….
— Вонъ отсюда! разсвирплъ Клянчинъ.
— Тише, тише, баринъ. Съ сердцовъ печенка лопнетъ. Да и не расчетъ вамъ съ нами ссориться, потому мы тутъ всегда около васъ, такъ какъ бы чего не вышло, проговорилъ мужикъ, пятясь.
— Дарья! Сбгай за лавочникомъ и попроси его сюда!
Мужикъ, ругаясь, началъ уходить за избу.
— Сосди тоже… улыбнулась Клянчина. — Самъ толкуетъ о сосдств, а это разв по-сосдски съ такими угрозами подступать?
Клянчинъ молчалъ.
III
Съ рки повяло прохладой. На землю спускались сверныя іюньскія сролиловыя сумерки, замняющія собой ночь. Бивуачный обдъ-ужинъ на ковр подъ открытымъ небомъ былъ конченъ. Вс были уставши отъ треволненій перездки и приходилось помышлять о ночномъ успокоеніи въ совершенно пустомъ съ голыми стнами дом.
— Самое лучшее постлать сно или солому, покрыть все это простынями, положить, разумется, подушки, да такъ и лечь, говорилъ Клянчинъ и послалъ кухарку къ лавочнику попросить куль сна или соломы.
Та выслушала все это съ усмшечками и отвчала:
— А только, воля ваша, баринъ, а я сама сна не понесу. Никогда я его не таскала, да и теперь не понесу. Пускай лавочники сами несутъ. Мужицкими работами я и въ своемъ-то мст не занималась. Я двочкой въ Петербургъ привезена и сразу себя соблюдать стала.
— Да, да… Ты попроси тамъ, чтобы принесли. У лавочника есть работники.
— И на рку ужъ я больше за водой не пойду. Впередъ вамъ говорю, продолжала кухарка. — Два ведра сегодня принесла — и довольно.
— Нтъ, нтъ, теб не придется ходить за водой. Я нанялъ такъ, что за носку дровъ и воды буду платить лавочнику, чтобы доставляли его работники, успокоивалъ кухарку Клянчинъ.
— Ну, то-то… Такъ вы и знайте. И ежели завтра утромъ вода не будетъ принесена, то я и самовара вамъ ставить не стану. Какъ, тамъ, хотите…
Кухарка отправилась къ лавочнику. Клянчинъ презрительно кивнулъ ей вслдъ, взглянулъ на жену и, пожимая плечами, сказалъ про кухарку:
— Какой народъ! Вотъ ужъ народъ-то! Никакого снисхожденія. Каждый
— И ненависть какая-то къ хозяевамъ, ненависть къ тому мсту, гд пьетъ, стъ и жалованье получаетъ, прибавила Клянчина. — А только напрасно ты ей посулилъ давеча прибавку. Она все равно у насъ жить здсь не останется и придется намъ вмсто нея какую-нибудь бабу взять. Она сейчасъ вслухъ, не стсняясь, въ кухн съ нянькой разговаривала. «Чихать, говоритъ, мн на ихъ два рубля въ мсяцъ прибавки, я, говоритъ, въ город отъ покупки провизіи въ три раза больше наживала, а здсь ни мясной лавки, ни зеленной, вс припасы у лавочника будутъ брать на книжку, а не на деньги, и за молоко даже не отъ кого благодарности получить, потому, и молоко отъ лавочника»…
— Ну, чортъ съ ней!
— Нянька тоже фыркаетъ и говоритъ, что здсь въ деревн ни одного порядочнаго человка не увидишь и что придется омужичиться ей. Ужъ успла справиться: будутъ ли въ деревн стоять солдаты, и когда узнала, что не будутъ, то рветъ и мечетъ. Но что няньк и кухарк ножъ острый, такъ это то, что ихъ гости къ нимъ сюда за дальностью прізжать не могутъ.
Кухарка вернулась.
— Сейчасъ принесутъ сно. А только лавочникъ говоритъ, что за куль сна дешевле рубля взять нельзя, потому — нынче сно дорого, сказала она.
— Это въ деревн-то рубль! воскликнулъ Клянчинъ, всплескивая руками.
— Ну ужъ, тамъ, какъ хотите, а только онъ веллъ сказать, что рубль въ книжку запишетъ.
— Да вдь мы только на подержаніе, завтра мы ему можемъ отдать сно.
— И я то же самое ему говорила, а онъ: «ужъ какое это, говоритъ, мятое сно! Его скотина сть не будетъ».
Работникъ лавочника принесъ куль сна.
— И не стыдно это вамъ за какіе-нибудь полтора пуда сна брать рубль! сказалъ ему Клянчинъ.
Работникъ ухмыльнулся и отвчалъ:
— Оно конечно, что дорого, а вдь это только съ господъ. Что подлаете? Хозяинъ. Ужъ онъ дачниковъ не щадитъ. «Долженъ же, говоритъ, я отъ нихъ пользоваться». Также онъ вамъ веллъ сказать, что коли ежели куль не возвратите обратно, то двадцать копекъ, потому, намъ кули себ нужны.
— Возвратимъ, возвратимъ. А про сно скажи ему, что это даже грхъ.
— Сно-то у насъ, ваша милость, нынче подобралось. За зиму все въ Питеръ вывезли и продали, а теперь оно въ цн.
Работникъ переминался съ ноги на ногу и улыбался.
— Съ пріздомъ позвольте ваше здоровье поздравить. Я предоставленъ, чтобы воду и дрова вамъ носить. На чаекъ бы съ вашей милости, сказалъ онъ.
— Такъ вотъ принеси съ вечера воды, чтобы намъ завтра утромъ на самоваръ не нуждаться! отвчалъ Клянчинъ, доставая пятіалтынный и подавая его работнику лавочника.
— Это сколько угодно. Гд у васъ кадка?
— Да кадки у насъ нтъ. Кадка на возу… Завтра прідетъ.
— Такъ вы у нашего хозяина кадку купите. Правда, онъ сдеретъ, но кадки у насъ хорошія.