В деревне

Лейкин Николай Александрович

— Ну, я помогу, кухарка поможетъ, суетился Клянчинъ. — Марфа! Поможемъ ему диванъ снять съ воза.

— Нтъ, баринъ, увольте. Я этими длами никогда не занималась, чтобы возы разгружать. Завезли въ глушь, гд и людей-то настоящихъ не видать, да еще возы вамъ разгружать! Я кухарка и свое дло правлю, фыркала кухарка.

— Ну, прислуга! И не стыдно это теб? воскликнулъ Клянчинъ.

— Чего тутъ стыдиться! Вы же не постыдились завезти меня въ такое мсто, гд всякая двушка подохнетъ отъ скуки. Мы изъ своей деревни ушли, чтобъ намъ въ городу

было весело и чтобъ жить можно было по полированному, а тутъ, наткось опять деревня, да еще хуже нашинской! У насъ въ нашей деревн, по крайности, хоть свой домъ есть, сродственники имются, а здсь даже не съ кмъ путнаго слова перемолвить. Сами прислугу надули, да еще стыдиться ее заставляютъ.

Клянчинъ молчалъ и попробовалъ самъ снимать вмст съ мужикомъ диванъ съ воза, но мужикъ былъ пьянъ и руки его дйствовали плохо. Диванъ зацпился ножкой за край телги и полетлъ съ воза.

— Тише, тише! закричалъ Клянчинъ, но было уже поздно: диванъ лежалъ съ отломанной ногой на земл.

— Воля ваша, а надо за мужиками послать на деревню, сказалъ мужикъ. — Или семъ-ка я въ кабакъ сбгаю. Тамъ наврное наши сидятъ. За вино живо помогутъ. Пожалуйте, сударь, на сороковку…

— Да ужъ на сороковку потомъ. Надо сначала разгрузиться.

— Эхъ, баринъ! Долженъ же я мужиковъ чмъ-нибудь заманить. А то не поврятъ, подумаютъ, что задарма. Вы говорите: потомъ. Потомъ-то особь статья. Потомъ-то — мы это знаемъ.

— Да вдь ежели теб дать на сороковку, ты и самъ пропадешь въ кабак.

— Зачмъ же пропадать? Я живо… Малость выпью съ устатку и сейчасъ же мужиковъ приведу. Будьте покойны.

Пришлось дать. Мужикъ отправился въ кабакъ и черезъ четверть часа явился съ пятью мужиками.

— Куда же столько народа-то ты ведешь! кричалъ Клянчишь. — Тутъ много что двоихъ нужно. А то вдругъ пятеро.

— Ничего-съ… Они помогутъ. Они рады постараться для барина, далъ отвтъ мужикъ-возница.

— Для барина въ лучшемъ вид… отвчали хоромъ мужики. — Съ пріздомъ, ваша милость… Дай Богъ счастливо… Митрофанъ! Берись! Кузьма, залзай на возъ-то! Надо для барина постараться. Баринъ насъ въ лучшемъ вид попотчуетъ. Баринъ человкъ хорошій.

Возъ былъ разгруженъ, но мебель представляла изъ себя самый жалкій видъ. Ничего не стояло, ибо было все безъ ногъ.

— Какъ тутъ жить! Все поломано… чуть не плакала Клянчина.

— Да вдь ужъ перездка, сударыня… Перездка всегда… утшалъ ее мужикъ-возница. — Сколотитесь и будетъ чудесно. Плотники запустятъ вамъ тутъ гвоздье хорошее, и будетъ еще крпче новаго.

— Да что ты толкуешь! Какъ въ буковые гнутые стулья гвозди запускать!

— Въ лучшемъ вид съумютъ. Не прикажете ли за ними сбгать? Они теперь на постояломъ ужинаютъ.

— Ничего не надо, ничего. Мы сами… Вотъ теб расчетъ и позжай съ Богомъ…

Мужикъ-возница принялъ бумажку и сталъ ее вертть.

— А за поломку телги? спросилъ онъ Клянчина.

— Да что ты въ ум? Ты у меня всю мебель изувчилъ, и я съ тебя ничего не требую. Благодари Бога,

что я за поломанную мебель ничего не вычитаю.

— Какъ же это такъ, баринъ?.. Помилуйте… Вдь я по дорог кузнецамъ въ двухъ мстахъ полтора рубля… Нтъ, ужъ вы какъ хотите, а хоть рубль подавайте…

— Пошелъ вонъ — вотъ мой сказъ!

— Позвольте… Да нешто это возможно?.. Я судиться буду… Мировой отъ насъ въ пяти верстахъ…

— Судись сколько хочешь. Ты про встрчный искъ слыхалъ? Ты на меня предъявишь искъ въ рубль за поломку телги, а я на тебя подамъ искъ въ пятнадцать рублей за поломку мебели, коли ужъ на то пошло.

— Посмотримъ.

— Поглядимъ.

— Эхъ, господа! И это господа!

Мужикъ-возница принялся ругаться.

— Ужъ захотлъ ты отъ нашихъ господъ… вмшалась было язвительно кухарка.

— Ты еще чего? крикнулъ на нее Клянчинъ. — Молчать! Смешь еще становиться на сторону подлецовъ! Хорошая прислуга, нечего сказать! Нтъ, я потерялъ съ тобой всякое терпніе. Завтра теб паспортъ въ руки и расчетъ, и чортъ съ тобой. Позжай въ городъ.

— И безъ васъ бы ушла. Къ тому и гну. Хорошо, что сами догадались. Здсь жить, такъ съ одури подохнешь.

— Довольно! А нтъ, сейчасъ убирайся вонъ и ночуй гд хочешь! подскочилъ къ кухарк съ сжатыми кулаками Клянчинъ.

— Потише, потише, баринъ. Насчетъ оскорбленія личностевъ-то мировой судья есть. Потомъ и не расхлебаетесь, спокойно отвчала кухарка. — Мужички почтенные будутъ свидтелями.

— Надо же хоть на чай съ васъ! возгласилъ мужикъ-возница, все еще не трогаясь съ своимъ возомъ.

— Да вдь я теб только сейчасъ далъ на сороковку, проговорилъ Клянчинъ.

— На сороковку вы дали для земляковъ, чтобы вотъ ихъ сюда на помощь привести. А на чай посл расчета это ужъ даже положеніе.

— Гд такое положеніе? Гд? горячился Клянчинъ. — Укажи мн его.

— Да какъ же? Даже законъ. Это ужъ не нами поставлено.

— Вотъ теб пятіалтынный — и чтобъ живо съ глазъ моихъ долой.

— Вы прежде земляковъ-то разсчитайте. Вдь они за что-нибудь да помогали же возъ разгружать, все еще не унимался мужикъ-возница.

Земляки стояли и переминались съ ноги на ногу. Клянчинъ и имъ протянулъ двугривенный.

— Это на всхъ-то? недоврчиво спросилъ рыжій мужикъ съ лысой головой.

— Конечно же, на всхъ.

— Да полноте, баринъ, шутите. Вдь насъ пятеро. Прохоръ насъ за четверть сманилъ. Пойдемте, говоритъ, помогать мебель разгружать, баринъ четверть поставитъ.

— Да что онъ въ ум, что ли? Или я ужъ самъ сошелъ съ ума?

— Не знаю, но мы такъ и думали, что четверть. Иначе съ какой же стати?..

— Ступайте вонъ…

У Клянчина отъ злости голосъ пересипъ и во рту показалась пна. Мужики не уходили.

— Да какъ же итти-то? Вдь насъ пятеро, а вы вдругъ двугривенный… Помилуйте, присылаете звать и вдругъ обсчитывать! говорили они. — Нешто это благородно? Нешто это по-господски? Дайте ужъ хоть на дв бутылки на пятерыхъ-то.