В дни поражений и побед
Шрифт:
Впрочем, последнее обстоятельство курсантам не было знакомо. Во-первых, не было случая, чтобы курсанты сдавались, а во-вторых, если кто и попадался одиночкой, его всегда ожидала описанная постепенная смерть.
...............
Атаман Битюг сегодня не в духе.
– Еще бы! Что это за отряд, почему он остановился и уже, почитай, целую неделю не двигается, хотя он ежедневно нарочно посылал мелкие шайки по окрестным селам и приказывал тамошним мужикам срочно доносить об этом красным. Если бы еще в деревне остановились! Все свои люди
– Эй, Забобура!
– кричит он своему адъютанту, - пришли ко мне сотенных Оглоблю и Черкаша. Да пускай и Борохня придет.
Тот вышел и через десять минут вернулся с двумя сотенными. Первый огромный, с вспухшим и пересеченным шрамом лицом и всклоченной головой. Второй - поменьше, черный, юркий, с хитрыми бегающими глазами.
Вошедшие поклонились.
– А где Борохня?
– Борохня перепимшись и не встает.
– Экие скоты! Только вас и хватает на то, чтобы водку дуть. Ну!
– обратился он к вошедшим, - что нового?
– Да кажись ничего пока, - ответил Черкаш.
– Разве только, что вот от Могляка наши вернулись, что пакет возили.
– Отряд где?
– Стоит!
– Ну, а возле Барашей как?
– Как приказывали. Дорогу снимают.
– И много сняли?
– Побольше верст пятка, подле Яблоньки своротили. Да так порознь ребятишки гайки крутят.
– Две деревни да волы - пар двадцать работают, - добавил Оглобля.
Вошел Забобура и передал пакет. В нем главарь соседней банды Шакара сообщал следующее:
"Командующему Волынско-повстанческим отрядом атаману Битюгу.
"Для поддержания связи, а также для своевременного предупреждения вашего уничтожения сообщаю следующее. Что захваченный мною коростеньский большевик, после всесторонней обработки, показал, что на территорию войск ваших вызван из Киева особенный отряд не из красноармейцев, а из отборных большевиков, кои готовятся у них к офицерскому званию, а потому дошлый до всяких военных приемов".
Дальше после титула "Атаман степного истребительного отряда".
– печатными буквами стояла подпись: Шакара.
– Вот! Вот...
– сунул разгневанный Битюг в лицо сотенным бумагу. Дураки, черти криворожие. Не могли до сих пор узнать, что тут - не солдаты, а юнкера ихние. Да не я буду, если они не рыщут по ночам по всем направлениям, когда вы пьянствуете да дрыхните!
– Забобура!
– продолжал он.
– Могляку приказ. Ночью потревожить их с тыла. Долго пусть не дерется. Но чтобы ночь не спали те тоже. Мы их закрутим. А ты!
– закричал он на Оглоблю.
– Распустился сам и ребят своих распустил. Зачем Семенки сожгли, когда я одно Крюково спалить приказывал?
– Точно! Ошиблись маленько, - бормотал, пятясь к выходу, Оглобля.
– То-то - ошиблись!
В лагере дымились костры; над обеденными котлами играла
А вот и занятые настоящим делом: один с упорством окорачивает ствол винтовки наполовину, превращая ее при помощи подпилка в специально бандитский карабин. Другой вплетает в конец нагайки тяжелую свинчатку, и, очевидно заранее предугадывая последствия от удара ею по чьей-то спине, довольно улыбается.
Кто они?
– Эти Черкаши, Оглобли, Могляки, Свинстунчики? Что это за народ без имен и фамилий, с одними только кличками, наполнивший собой все поля, леса, деревни и хутора Украины?
Объединяет их грабеж, водка и страх уже за совершонные преступления. И чем дальше, тем основательнее опасения, так как руки каждого пачкаются все больше и больше в крови. И бросив всякий расчет на возможность сближения с красными, они доходят до крайних пределов жестокости и ненависти.
– Один ответ!
Встречаются в лагере и бабы. Да недалеко ходить. Вот атаманова Сонька. Эх, хороша штучка! И конь у нее есть белый с яблоками, "сам" подарил, из учумского совхоза достали. Поймают москаля, приведут связанного.
Кто кричит: зарубить, кто - повесить, а она - тут как тут! Подъедет она, - раз плетью, два, сшибет с ног конем и затопчет. Умный конь-то, наваженный. Благородная сама, из актрис, кажется - петербургская. Затопчет и смеется:
– Хорошо, ребята?
– Го-го-го! Куда уж, лучше не надо!
И качают головами, умильно вздыхая, ребята. "Да, это - штучка! Вот бы..." Но тут мысль неизменно обрывается и перебивается другой.
– "Пожалуй! попробуешь! В прошлом году сотенный, что до Могляка был, - из офицериков, - прилаживался. Зарубил Битюг, - полоснул шашкой и - конец!"
И прут разные Вахлаки и Забубенные по деревням и хуторам, - девка ли, баба ли, лишь бы понравилась.
– Даешь сюда!
Та в страхе пытается вырваться и спрятаться за мужика, за старика ли.
– Но-о!
– и свист нагайки.
– Проваливай, авось от бабы не убудет, с собой не возьму.
– Оно тошно! не убудет, - со вздохом соглашается почесывающий спину мужик.
– Конешно!
А с девками и того проще.
– Не для кого беречь.
Гоголевская Украина. Добродушно-ленивая. Парубки, хороводы, дивчата со звонкими песнями. Где она?
– Нету! Кипит, как в котле, разбурлившаяся жизнь. Решетятся пулями белые хаты, неприбранные стоят поля. А по ночам играет небо отблесками далеких пожаров.
XVI.
Атаман закинул ногу в стремя и, приподнявшись, грузно опустился на свою каурую кобылу. Сонька танцовала уже возле палатки на своем нетерпеливом коне, перед небольшой кучкой всадников, составлявшей конвой атамана.