В дни поражений и побед
Шрифт:
– Что случилось?
– тревожно спросила она.
– Случилось что-то скверное, Эмма. И я рассчитываю только на твою помощь.
– Чем я могу помочь? И в чем?
– Слушай, Эмма! Мы много говорили обо всем с тобой и кажется хорошо друг друга поняли. Теперь ты должна постараться помочь нам разрешить одну задачу.
– Что же такое?
– Твой отчим - белый офицер.
Эмма вздрогнула, чуть-чуть даже отшатнулась от него и побледнела.
– Как! Ты знаешь?
– Знаю! Я давно об этом догадался...
– Юрий Борисович?
– и она посмотрела на него большими, удивленно испуганными глазами.
– Слушай меня внимательно, - продолжал он.
– Сегодня к нему попали какие-то бумаги, и ты должна постараться во что бы то ни стало достать их, если еще не поздно, - твердо проговорил он.
Она несколько раз взволнованно порывалась перебить его. Николай продолжал неумолимо:
– Эмма! От этого, может быть, зависят сотни и тысячи жизней честных и преданных своему делу людей. Эмма! Мы много с тобой говорили, теперь тебе надо решить, с нами ты или нет. Этот шаг будет бесповоротным. Эмма! добавил он вдруг другим голосом, - сделай, пожалуйста, если сможешь. Это для нашего дела и... для меня.
После долгого молчания Эмма тихо ответила:
– Но если я и достану, то как же я тебе передам сегодня, не отлучаясь от дома?
– Я буду ждать до поздней ночи возле снопов соломы, в вашем огороде, и ты перебросишь их тихонько через плетень.
...............
Чай пили дома, потому что на дворе хотя и тепло было, но собирались тучи.
Пришел и Юрий Борисович, быстро сбросил на вешалку возле веранды пальто и спросил, проходя в глубь комнаты:
– Чай есть? Ну хорошо, дайте мне чего-нибудь закусить поскорее, потому что мне скоро бежать по делам.
Все уселись за стол. Старухи болтали. Агорский с жадностью ел жаркое. Эмма разливала чай и напряженно думала: "Сверток верно большой, в карман френча не войдет, должно быть в пальто".
– И в голове уже мелькал план.
Тучи сгустились, послышался далекий еще отзвук грома.
– Мама!
– громко сказала, вставая, Эмма.
– Сейчас пойдет дождь, пожалуй белье замочит в палисаднике.
– Ах ты, боже мой! правда, беги скорей, Эммочка, и тащи сюда.
Эмма торопливо вышла. Вот и вешалка, вот и одежа; она торопливо ощупывает карманы, один из них оттопыривается от плотно засунутого свертка.
– Здесь!
Она быстро срывает свое пальто, Агорского, прихватывает чей-то чепчик и бежит к плетню.
– Николай! Коля!
– Здесь.
– Держи! Уноси все скорее, - бумаги в кармане.
И перебросивши изумленному Николаю всю груду одежи, она быстро подбегает, распахивает калитку и, схвативши кое-как с веревок белье, бросается в комнаты. В ту же минуту капли крупного дождя забарабанили по крыше.
Юрий Борисович морщится, - придется переждать дождь.
Через полчаса гроза прошла, но стало уже совсем
– Ну, я пойду, - сказал Агорский, вставая.
Едва сдерживая волнение, следит Эмма за тем, как направляется он к вешалке. И слышит оттуда через минуту встревоженный голос:
– Марья Сергеевна, вы не брали моего пальто?
– Нет, - удивленно отвечает та.
Агорский быстро выбегает на пустую улицу... Но кругом темно, тихо, ничего не видно и не слышно.
Воры скрылись.
XIV.
Запыхавшись, порядком измокший, бежал Николай со своей увесистой и главное - неудобной поклажей. Инсценировка кражи, повидимому, удалась как нельзя лучше.
Вот и курсы, но отчего там сегодня так темно? Должно быть электричество наверху попортилось.
Он постучал в крепкую дубовую дверь. Сначала отворилось небольшое окошечко, и выглянувшая голова спросила: "Кто идет?" - потом зазвенела цепь, дверь приоткрылась, и он вошел.
"Странно!
– подумал Николай, - почему это на посту не курсант, а красноармеец хозкоманды".
Он пошел наверх, по лестнице, но в обширном помещении было тихо и темно. Ничего не понимая, он спустился вниз и спросил у часового:
– Где же курсанты?
– А где же ты был?
– ответил удивленно тот.
– Уже два часа, как курсы уехали на фронт.
У Николая опустились руки.
– Да они еще должно на вокзале, - прибавил тот, - на товарном, кажись.
Тогда Николай кинул свою поклажу с криком: "Сдайте каптеру!" - сам, как сумасшедший, сжимая сверток, помчался по темным улицам.
Он бежал версту, другую, третью, потом подлезал под вагоны, стукался о буфера и сцепы... Вот эшелон!
– В котором вагоне комиссар?
И сразу натолкнулся на Сергея.
– Николай! Наконец-то ты!
– Сережа! Вот...
– задыхаясь говорил Николай и подал сверток.
– Где Ботт?
– Ботта нет, он с другой половиной курсов уезжает под Жмеринку с Киева-пассажирского.
Они живо развернули синюю обертку свертка и при свете свечки увидели кипу приказов и карту с полной дислокацией частей Украины.
"Ого!
– удивленно подумали они, - это - важная штука".
Паровоз загудел к отправлению. Сергей быстро схватил трубку полевого телефона и надавил вызывной клапан.
– Это кто?.. Это ты, Сержук? Скажи машинисту, чтобы до моего распоряжения эшелон задержался.
– Но ты-то кто?
– спросил удивленный Николай.
– Комиссар отряда, - ответил за него Владимир.
Они выскочили и добрались до вокзала. Сергей по аппарату вызвал коменданта пассажирской.
– Вызовите срочно комиссара того отряда курсантов, что сейчас отправляется на фронт.
Прошла минута, две, три. Послышался снова звонок.
– Ну что?
– Поздно!
– пропела мембрама.
– Поздно, товарищ! Отряд курсантов уже за семафором.