В доме кто-то есть
Шрифт:
– Не цепляйся к словам. – отмахнулся Норрис. Алеста передернула плечом, высвобождаясь из этих объятий, отчего-то показавшихся ей липкими. Дожила. Раньше они просто не вызывали эмоций, а теперь они кажутся неприятными. Вот чем называется регресс.
– Не говори, что обиделась. – закатил глаза Маркус, когда Алеста не говоря ни слова, пошла дальше по коридору.
– Нет, -только и сказала Брук, идя на выход. Оказавшись на улице, она пошла уже по знакомому маршруту, к не менее знакомому дому. Она не знала, задержится ли в этом доме до дня города, что сначала так обрадовал ее. Он должен был быть через неделю. Вероятно. Хотя возможно, если она выставит дом на продажу незамедлительно, покупатели найдутся быстро. Кто-то же ужасно хочет его купить. В любом случае, своё обещание она выполнит и с Эсмондом поговорит, насчет этого. Да, и честно говоря, просто хотелось его
– Я тут, – раздался знакомый голос, откуда-то сбоку. Алеста дернулась, обернувшись на 180 градусов. Эсмонд подходил к веранде с левой стороны дома.
– Привет, – улыбнулась Брук, шумно выдохнув.
– Я рад тебя видеть, Алеста, – чуть улыбнувшись, проговорил Джефферсон, – Пойдем со мной. Я пока не хочу заходить в дом, – с этими словами он удалился обратно. Брук двинулась следом, через пару секунд оказываясь на просторном заднем дворе. Целая куча ветвистых деревьев, цветов и заросших кустарников. Она словно была в маленьком зачарованном лесу. За всеми этими насаждениями, она даже не сразу заметила небольшое здание, полностью состоящее из огромных окон, переплетенных каким-то коричневым материалом. Наверно дерево. Алеста почти сразу поняла, что это была оранжерея. Внутри было очень красиво. Целая куча самых разных цветов в подвесных декоративных клетках, огромные горшки с цветами и даже деревья. По некоторым стеклам, также тянулся зеленый плющ и какое-то красное растение. В центре, находился с виду очень уютный, плетенный диван, заполненный мягкими, желтыми подушками с цветочными узорами. Два таких же кресла и маленький коричневый столик с какими-то тетрадями и блокнотами. Эсмонд сел на этот самый диван, жестом приглашая Брук к себе. Алеста всё еще восторженно осматривая обстановку вокруг, села на свободную подушку. Тут было прекрасно. Ровно также, как и за окном этого маленького здания. Одни зеленые насаждения и кустарники. И правда, можно было подумать, что они были в лесу. Даже задняя часть дома, что была видна, вся была покрыта цветами и ползучими растениями.
– Ты выглядишь сегодня по-особенному, -проговорил Эсмонд. Алеста только было хотела сказать спасибо, и поведать, что раньше ходила так всегда, как он неожиданно дополнил свою фразу.
– По-особенному, напуганной, – качнул он головой.
– Нервные дни, -вздохнула Брук, чуть улыбнувшись. В голове сами по себе проигрывались постоянные происшествия в доме и давление давно мертвой тетки.
– Расскажи, – спокойно проговорил Джефферсон, потерев чуть красные глаза. Алеста замялась, думая, хорошая ли эта мысль. На первых порах, Брук часто делилась чертовщиной своего дома с парнем, а потом в один момент, перестала. Все ухудшается с каждым днем, а она все носит это в себе, не желая нагружать кого-то этим дерьмом. Да, и не желая, вспоминать это, проговаривать, анализировать, и в конце концов, убеждаться в том, что это правда было. Сколько бы всего не происходило в доме, Алеста все еще на задворках души, убеждала себя, что все это ей кажется. Этого нет. И чем меньше говорить и обдумывать это, тем дольше ей так будет казаться. Поделится с кем-то, все же хотелось, но, смотря на Джефферсона, едва ли создавалось впечатление, что его нужно нагружать еще какими-то проблемами сверху.
– Да, это все мои фантазии, – усмехнулась Алеста, махнув рукой. Брук все же решила, что не стоит.
– Знаешь, когда я лежал в психушке во второй раз, я познакомился там с одной девушкой. Дженни, – отвлеченно начал рассказывать Эсмонд. Алеста с интересом посмотрела на парня, сев поудобнее, приготовившись слушать.
– Она была очень красива. Белые волосы, бледная кожа и серые глаза. Наверно, так люди привыкли представлять ангелов. Но при это она была просто беспросветна глупа, – улыбнулся одним уголком губ Джефферсон.
– Почему? – искренне поинтересовалась Алеста. Ей отчего-то было интересней послушать про совсем чужую девушку, нежели думать о собственной жизни.
– Потому что она была абсолютно уверена, что именно она одна на всю больницу, тот самый здоровый человек, что оказался там по злой ошибке, – проговорил Джефферсон, посмотрев прямо в глаза своей собеседницы. Алесте почему-то было непросто выносить это долго. Она будто видела там что-то… что-то…что-то, что объяснить, к сожалению, не могла.
– Она отказывалась лечиться, отказывалась
– Чем она болела? – произнесла Алеста, уже погруженная в историю.
– Лудомания, – коротко пояснил Эсмонд, – Причем, весьма запущенная. Так вот, в одно утро, я сказал ей, что мне ужасно скучно. Что все это мне уже надоело. Я предложил ей небольшое пари. Она конечно согласилась. Мы поспорили на то, что у кого-то сегодня случится истерика. Я поставил на нет, она на да. Дженни выиграла и была этому очень рада. На следующий день я предложил ей спор вновь. Я сказал, что музыку в общей комнате включат, а она нет. Этот спор был абсолютно бесполезным. Музыку включали всегда и все пациенты об этом знали, но в ней уже проснулся азарт и она без колебаний ввязалась в безнадежное пари и конечно, проиграла. Так за неделю я довел ее до ужасного состояния. Она умоляла меня, других пациентов, уборщиков врачей поиграть с ней хоть во что-то. Если бы я предложил ей спор, на условиях, что на самом деле окажусь эльфом или русалкой, она бы согласилась. Ей было все равно. Мы спорили с ней в начале на шоколадные печенья, что нам давали на обеде. Это и стало ее валютой, и ее кушем. У неё началась мания. Сумасшествие. Ломка, проще говоря, – вздохнул Эсмонд, – Хотя, все и привыкли, что ломка бывает только у наркоманов и алкоголиков. Суть зависимости одна и от неё нельзя излечиться. Зависимый однажды – зависимый навсегда. Можно лишь бороться за ремиссию.
– И что с ней в итоге стало? – спросила заметно погрустневшая Брук. Она всегда очень быстро проникалась чужим горем, без конца пропуская его через себя. Ей было трудно это контролировать.
– Ей было плохо. Тогда вечером я спросил ее, считает ли она себя всё еще здоровой. Она не ответила. Она плакала, кричала, пыталась калечить остальных и себя. Делала всё, лишь бы ей отдали ее самодельные нарды из засохших кусков того самого печенья. Но потом позже, когда ее накачали таблетками и она стала отходить, она согласилась лечиться. Согласилась слушать врачей и жить так, как нужно там жить. Ей было больно, плохо и страшно от того, что она осознала невозможность контроля над собственным разумом и телом, но она согласилась, бороться за возможность найти вход в эту саму ремиссию. И только это важно. Только это имеет смысл, – кивнул Джефферсон, вновь посмотрев на Алесту.
– Она вероятна нашла его. Может выписалась и вышла замуж, женилась или отдала себя работе, или путешествиям. Но ничего этого бы не было, не прими она вовремя себя такой, какая она есть. Больной игроманкой, которая просадила всё, что было, и чуть не лишилась жизни. Если бы она продолжила убеждать себя в том, что все хорошо, она бы просто сошла с ума. Погрязла в захлестывающих не ясных чувствах и эмоциях. В том, что она не понимает. Это убило бы ее, –закончил свою историю Эсмонд, а Алеста только сейчас начала понимать, к чему он вообще решил поделиться этой историей с ней. Она заерзала на диване, не в силах ничего ответить на это. Ком скопился в горле, сдавив даже дыхание. На стеклянную крышу покапал дождь. Небо заволокло тучами.
– Как твоя рука? – вдруг спросил Эсмонд, как ни в чем не бывало, меняя тему.
– Хорошо, – дрожащим голосом ответила Брук, шумно выдохнув. Почему-то ужасно хотелось заплакать. Но девушка держала себя в руках. Она итак, стала делать это часто. Эсмонд встал со своего места, направившись куда-то вглубь всей растительности. Брук воспользовавшись этим быстро захлопала глазами, дабы окончательно прогнать навязчивые слезы. Он вернулся довольно быстро, держа в руках увесистый круглый, металлический горшок. Из него росло объемное зеленое растение. Кустарник или что-то типа того. Алеста не разбиралась в этом. На маленьких лепестках, похожих на хвоинки, росли красивые фиолетовые цветы. Джефферсон поставил горшок на стол и сел рядом с девушкой.
– Это розмарин. –пояснил Эсмонд, – Он очень приятно пахнет.
Алеста чуть наклонилась к цветам, вдохнув полной грудью аромат, дабы понять чем он пахнет и нравиться ли ей. Легкие заполнил хвойный, сосново-лимонный запах. Кажется даже немного мяты. Брук улыбнулась. Действительно приятно.
– Он помогает избавиться от стресса и депрессий. Говорят, даже поглощает негативные мысли, -улыбнулся Эсмонд, оторвав один цветок, дав его Алесте.
– Мне надо весь дом им обставить, кажется, – нервно посмеялась Брук.