В доме Шиллинга

Марлитт Евгения

Онъ сошелъ съ лстницы, и она, сдлавъ ему навстрчу нсколько шаговъ, указала на дверь зимняго сада и сказала, слегка кивнувъ головой: „Пиратъ натворилъ здсь бдъ. Я услыхала изъ аллеи шумъ и пришла сюда, опасаясь, что перепортятъ ваши вещи“.

– Ваше присутствіе въ мастерской не нуждается въ извиненіи, сударыня, – возразилъ онъ. – Она всегда открыта для городскихъ и дальнихъ постителей. Мастерская не спальня и не будуаръ, – прибавилъ онъ, холодно улыбаясь. Посл того онъ прошелъ мимо нея, какъ длалъ обыкновенно съ постителями, прізжавшими смотрть его знаменитыя произведенія.

Онъ вошелъ въ зимній садъ, поднялъ изъ бассейна намокшее драконовое дерево и поставилъ его такъ же, какъ и вс другіе упавшіе горшки, на мсто. Мрачно сдвинувъ брови осматривался онъ кругомъ. Изъ всхъ угловъ поднимались струи воды, причемъ

одн изъ нихъ поднявшись высоко въ воздух, падали въ свои отдльные маленькіе бассейны, скрывавшіеся въ зелени, другіе, напротивъ, взвивались тонкими серебряными дугами изъ чащи растеній и собирались въ большомъ среднемъ бассейн. Это было очень красиво, но баронъ Шиллингъ обошелъ кругомъ зимній садъ, и подъ его рукой вс фонтаны замолкли одинъ за другимъ.

– Я не понимаю, что сдлалось съ садовникомъ, – онъ всегда остерегается излишней влаги, вредной для растеній, – сказалъ онъ съ неудовольствіемъ.

– Ахъ, ch`er baron, это я сдлала, – воскликнула Люсиль, послдовавшая за нимъ. – Это открытіе было для меня неоцненно!… Фонтаны такъ восхитительно журчали, что у меня духъ захватывало отъ удовольствія. Тогда я протянулась на подушкахъ скамьи, жевала опавшіе апельсинные цвты и лниво смотрла на вершины пальмъ, передъ тмъ еще порылась немного въ мастерской – однимъ словомъ, вела себя, какъ глупый шаловливый ребенокъ, который на нсколько минутъ вырвался изъ-подъ строгаго надзора… Кстати, какое преступленіе совершила несчастная, которой вы замазали глаза? – вдругъ прервала она себя на полуслов и побжала въ мастерскую. Она вернулась съ полотномъ, натянутымъ на рамку, какихъ у него было много прислонено къ стн.

„Несчастная“ былъ эскизъ головки, женское личико съ волнистыми темными волосами, еще не совсмъ конченными. Черты напротивъ были тщательно отдланы, но широкая темная полоса была проведена по глазамъ, такъ что верхняя половина бархатистаго лба и тонкій носъ съ прелестными пухлыми губками выглядывали точно изъ-подъ полумаски. Полоса доходила до волосъ, – казалось, художникъ въ гнв схватилъ первую попавшуюся кисть и однимъ взмахомъ уничтожилъ глаза.

– Да будетъ вамъ извстно, что эта бдняжка, лишенная зрнія, возбуждаетъ во мн баснословное любопытство, – сказала маленькая женщина. – Неужели это вы сами были такъ безчеловчны, ch`er baron? И почему, можно спросить?

– Потому что я убдился, что такіе глаза не годятся мадонн, – отвчалъ онъ, быстро подходя къ ней.

Мрачный гнвный взоръ скользнулъ по „глупому шаловливому ребенку“, который его такъ нескромно допрашивалъ. Онъ взялъ картину у нея изъ рукъ и сунулъ ее за одинъ изъ шкафовъ.

Люсиль повернулась на каблукахъ и лукаво улыбнулась.

– У барона Шиллингъ есть сердечныя тайны…

Ея взоръ искалъ Мерседесъ, которая посл его холоднаго отвта, молча и съ гордымъ спокойствіемъ, удалилась за мольбертъ, – она не хотла пройти черезъ зимній садъ, пока онъ былъ тамъ, а другого выхода въ садъ она не знала. Такимъ образомъ она невольно была свидтельницей маленькаго интермеццо [29] съ картиной.

[29] Интермеццо (итал. intermezzo, от лат. intermedius – находящийся посреди, промежуточный) – небольшая музыкальная пьеса, служащая вставкой между двумя разделами произведения и имеющая иное построение и иной характер. Интермеццо (итал. intermezzo, от лат. intermedius – находящийся посреди, промежуточный) – небольшая музыкальная пьеса, служащая вставкой между двумя разделами произведения и имеющая иное построение и иной характер.

Люсиль показала на нее.

– Она никакъ не можетъ оторваться отъ картинъ, – сказала она барону Шиллингъ. – Я думаю – не мало кровавыхъ сценъ видла она во время войны. Я, слава Богу, не видала всхъ этихъ ужасовъ, – продолжала она и, опускаясь въ близъ стоявшее кресло, спрятала ноги въ медвжьей шкур, раскинутой на каменномъ мозаиковомъ полу. – Когда стало очень опасно, Феликсъ отвезъ меня и дтей во Флориду, въ отдаленное

помстье Цамору, принадлежащее Мерседесъ. Вся Южная Каролина была опустошена, Карлстонъ разрушенъ, Колумбія сожжена, и я узнала обо всемъ этомъ только тогда, когда пріхала Мерседесъ, чтобы приготовить меня къ прибытію моего бднаго Феликса, котораго вслдъ за тмъ привезли тяжело раненаго.

Она замолчала. Ея маленькое личико поблднло, и губы сжались. Ее вдругъ охватило воспоминаніе объ ужасныхъ часахъ смертельнаго страха, но она поспшила освободиться отъ него.

– Мерседесъ была похожа на цыганку, – такъ сожжена она была солнцемъ и небрежна въ одежд, – продолжала она, улыбаясь сквозь слезы. – Феликсъ говорилъ, что во время его транспортированія она дйствовала, какъ мужчина, – да, она совсмъ иначе создана, чмъ я. Съ кинжаломъ за поясомъ и съ револьверомъ въ рукахъ пробираться ночью въ кустахъ, чтобы развдать положеніе непріятеля или, завернувшись въ солдатскій плащъ, располагаться у бивачнаго огня – этого я ни въ какомъ случа не могла бы сдлать. Но должно быть ужъ это въ крови у испанокъ разыгрывать двушекъ Сарагоссы [30] во вредъ своей красот… Мерседесъ никогда не могла бы служить образцемъ Дездемоны, какъ моя мама со своими прекрасными руками, ch`er baron, – и въ глазахъ ея снова вспыхнулъ злобный огонекъ, – она получила страшный сабельный ударъ, и кровавокрасный рубецъ обвиваетъ, какъ змя, ея правую руку.

[30] 1808-1809 годы – осада Сарагоссы французами. Французы потеряли около 25 тысяч человек, а защитники более 50 тысяч. Большие потери испанцев объясняются большими потерями гражданского населения (более 30 000). Но гражданское население в тот момент в Сарагоссе нельзя было назвать мирным. Сражались все способные держать оружие – в том числе женщины и дети.

Высокая стройная женщина съ прекраснымъ чарующимъ лицомъ и хрупкой нжной фигурой, стояла у мольберта, и на ея смуглой рук, чуть прикрытой прозрачнымъ рукавомъ, виднлся кровавый рубецъ, знакъ, оставленный войной ея борцамъ.

Баронъ Шиллингъ по внезапному побужденію быстро подошелъ къ ней. Она обратила на него странно пылавшій взоръ, точно передъ ней снова была картина горящихъ городовъ и опустошенныхъ, покрытыхъ трупами полей.

– Но не такъ, не такъ! He безъ борьбы до послдняго издыханія – разв можно такъ, какъ овца, отдать себя на закланіе? – протестовала она указывая на гугенотку и такимъ образомъ какъ бы отвчая на слова Люсили насчетъ кровавыхъ сценъ; видно было что она не слыхала прочей ея болтовни.

– Я хотлъ представить женщину, умирающую за свой идеалъ, – сказалъ баронъ Шиллингъ спокойно.

Она посмотрла на него дико горвшими глазами.

– А мы?!

– А вы боролись за свои господскія права.

– He за побду духа, не за образованіе грубой массы? He за священную почву прекраснаго благословеннаго отечества?

И она отвернулась отъ него въ гордомъ негодованіи.

– Что знаютъ въ Германіи? – съ горечью продолжала она, пожимая плечами и взглядъ ея безцльно блуждалъ по комнат, между тмъ какъ дрожащіе пальцы теребили ленту ея кушака. – Слпо преклоняются передъ идоломъ „гуманности“, лицемрно выставленнымъ Сверомъ, врятъ въ фальшивую маску, подъ которой скрываются зависть, желаніе сломить силу Юга, отнять у него власть въ государственномъ управленіи, сдлать нищими его гордыя благородныя фамиліи, – о милое нмецкое ослпленіе! Уничтожаютъ блыхъ братьевъ и нжничаютъ съ черной расой…

– Разрзать веревки, которыми связанный былъ прикрпленъ къ земл, не значитъ нжничать. Эти чернокожіе люди…

– „Люди?!“ – прервала она его, съ насмшливой улыбкой, пожимая плечами и съ жестомъ невыразимаго презрнія глядя черезъ плечо.

Какъ серафимъ, стояла она въ своемъ бломъ одяніи, и въ этомъ гибкомъ тл жилъ ужасный предразсудокъ, жесткая душа, какъ бы въ противоположность вншней женственно-нжной красот.

– Теперь я понимаю, почему вамъ такъ противенъ нмецкій воздухъ, который стремится вытснить изъ темныхъ угловъ засвшую тамъ несправедливость, – сказалъ онъ, съ негодованіемъ глядя ей прямо въ глаза.