В доме Шиллинга
Шрифт:
Послднія слова онъ проговорилъ вполголоса, причемъ робко и искоса посмотрлъ на коридоръ, ведшій въ комнаты прізжихъ.
Теперь онъ коснулся чувствительной струны. Баронесса выпрямилась. Ея спокойная осанка мгновенно замнилась возбужденной; съ нервной поспшностью схватила она длинными тонкими пальцами ленты шляпы подъ подбородкомъ, какъ бы пробуя, крпко ли они завязаны, стряхнула соломинки со шлейфа и спустила вуаль на лицо.
– Съ девятичасовымъ поздомъ мы демъ въ Берлинъ, – сказала она коротко, но въ лихорадочномъ волненіи своей спутниц.
– Ни за что, Клементина, ты устала,
– Отдыхъ? – тихо засмялась баронесса.
Донна Мерседесъ вздрогнула отъ этого смха и взгляда, которымъ онъ сопровождался.
– Я не хочу спать! Я не хочу ни сть, ни спать! Я хочу хать и сейчасъ же!
Дама въ черномъ не отвчала. Она подошла ближе къ баронесс и дотронулась до большого золотого креста, блествшаго на ея впалой груди.
– Посмотри, Клементина, ты чуть-чуть не потеряла крестъ дорогой, онъ чуть держится на лент. Что сказала бы тогда наша почтенная настоятельница. Она собственноручно надла его теб на шею въ знакъ памяти.
Взволнованное лицо баронессы омрачилось; она наклонила голову и машинально поднесла крестъ къ губамъ, между тмъ какъ другая дама завязывала покрпче ленту.
– Подите и приготовьте поскоре баронесс самый покойный капотъ, – приказала она горничной, которая въ это время вошла въ сни, нагруженная дорожными вещами. – Пусть Биркнеръ поскоре отопретъ комнаты баронессы. Гд же она?
– Здсь, фрейлейнъ, – отвчала съ низкимъ поклономъ экономка, появляясь изъ-за угла коридора. – Я сейчасъ оттуда, – все въ порядк. Ахъ, какое счастье, что я какъ разъ сегодня тамъ убралась и тщательно провтрила комнаты.
– Какъ! такъ-то исполняются мои приказанія, – гнвно вскричала баронесса, взглянувъ съ отвращеніемъ на добродушную толстую особу, которая отъ этого видимо смутилась. – Разв я не приказала самымъ ршительнымъ образомъ, чтобы на время моего отсутствія никто – понимаете ли – никто – не входилъ въ мои комнаты?… Можно себ представить, какъ тамъ хозяйничали!
– Но кто же могъ осмлиться, сударыня? – пробормотала экономка. – Тамъ во все время не было ни души, я берегла ключъ, какъ зеницу ока. Но бурей недавно растворило дверь, выходящую на террасу, – при отъзд она должно быть второпяхъ не была заперта, какъ слдуетъ, – надо было пойти посмотрть, такъ какъ она безпрестанно хлопала, и пришлось вставлять новыя стекла. Пыли везд было на палецъ и воздухъ былъ очень тяжелъ.
Во время этого объясненія, сопровождаемаго оживленными жестами, она приблизилась къ баронесс, но та отступила назадъ.
– He подходите ко мн близко, Биркнеръ, – сказала она съ дтски плаксивой запальчивостью и протянула впередъ руку, какъ бы для защиты. – Съ этой минуты вамъ нечего длать въ моихъ комнатахъ, ршительно нечего. Теперь я заставлю совсмъ иначе относиться къ моимъ распоряженіямъ, чмъ до сихъ поръ, – мое терпніе истощилось! Мой домъ долженъ быть очищенъ отъ заразы…
– He волнуйся, Клементина, – прервала дама въ черномъ ея рчь, грозившую затянуться безъ конца и, предлагая руку баронесс, приказала
Собравшіеся слуги стали расходиться. Мадемуазель Биркнеръ, закрывъ платкомъ смущенное лицо, вытирала навернувшіяся на глаза слезы, между тмъ какъ Робертъ, съ насмшливой улыбкой пробжалъ мимо нея въ кухню исполнять свою обязанность. Садовникъ и конюхъ вышли на лстницу, ведущую во дворъ, чтобы пройти къ конюшнямъ; они прошли мимо донны Мерседесъ, прижавшейся къ стн, не замтивъ ея.
– Этой не сдобровать, – сказалъ садовникъ, указывая большимъ пальцемъ черезъ плечо на экономку, которая пошла въ дтскую вроятно, чтобы облегчить сердце съ Анхенъ. – Она ее прогонитъ, – никакой Богъ ей не поможетъ. Она да Анхенъ единственныя протестантки въ дом Шиллинга и всегда были у барыни, какъ бльмо на глазу, но она все не ршалась ни за что ни про что выгнать изъ дома людей, которымъ покровительствуетъ баронъ. А теперь она побывала въ Рим и даже въ монастыр, стоитъ на нее взглянуть, чтобы увидть это. Тамъ ее теперь настроили, да и фрейлейнъ фонъ Ридтъ выглядитъ неприступной, – ничто не спасетъ бдную Биркнеръ.
Они сошли съ лстницы, и донна Мерседесъ вошла въ домъ. Ее обдало сильнымъ запахомъ мускуса, который какъ видно, былъ любимымъ запахомъ одной изъ вернувшихся дамъ. Ей показалось, что все какъ будто омрачилось, какъ будто какой то срый покровъ спустился на домъ Шиллинга, что языческія каріатиды съ потолка и статуи изъ нишъ должны сойти съ своихъ мстъ, чтобы спрятаться. И какъ это они до сихъ поръ могли удержаться на своихъ мстахъ, какъ не выкинули ихъ эти святоши въ своемъ фанатическомъ усердіи.
Въ эту ночь донна Мерседесъ не сомкнула глазъ, она даже не ложилась. Ей нужно было весь ея умъ, всю силу воли, чтобы устоять противъ всего, что на нее разомъ обрушилось. Именно теперь надо было выдержать и остаться на своемъ посту, теперь, когда изъ монастырскаго помстья, хотя еще робко и нершительно протягивалась рука, искавшая примиренія съ дтьми отверженнаго.
Такимъ образомъ, то бродя взадъ и впередъ по салону, то прижавшись въ оконной ниш и устремивъ глаза на портретъ покойнаго брата, она старалась укрпить себя и закалить главнымъ образомъ противъ безчисленныхъ непріятностей, ожидаемыхъ ею съ той минуты какъ она увидла лицо вернувшейея хозяйки дома… Когда висвшая среди салона лампа съ трескомъ погасла, и блдно розовая заря покрыла небо, на прекрасномъ лиц молодой женщины появилось прежнее выраженіе безповоротной ршимости.
26.
Съ наступленіемъ дня все оживилось въ дом Шиллинга. Прислуга, вчера еще ходившая на цыпочкахъ, теперь шумно бгала по лстницамъ вверхъ и внизъ и сильно топала по мраморнымъ плитамъ сней. Въ переднемъ саду усердно работали граблями, – нсколько поденщиковъ подъ надзоромъ садовника тщательно сгребали солому, стараясь не оставить ни одного стебелька. Фонтаны были вс открыты и съ шумомъ выбрасывали кверху водяныя струи, въ которыхъ отражались солнечные лучи.
Донна Мерседесъ спокойно и равнодушно смотрла изъ окна на возстановленіе прежняго порядка.