В доме Шиллинга
Шрифт:
На другой день баронъ Шиллингъ имлъ продолжительный разговоръ съ повреннымъ баронессы, который проводилъ ее только до кареты и остался въ дом Шиллинга. Мадемуазель Биркнеръ, какъ всезнающая, также была приглашена на совщаніе, и ей было объявлено обо всемъ „тамъ происходившемъ“…
Потомъ посл обда баронъ Шиллингъ пришелъ въ нижній этажъ.
Хорошо, что заботы и тоска привели сюда маіоршу какъ разъ въ это время, потому что донна Мерседесъ совершенно растерялась и осталась безъ движенія въ оконной ниш, когда онъ вошелъ въ комнату почти въ одно время съ негромъ, доложившимъ о немъ.
Онъ былъ въ дорожномъ плать, и у подъзда стоялъ экипажъ,
– Я пришелъ предложить еще разъ донн фонъ Вальмазеда и дтямъ Люціана свой домъ въ полное и неограниченное распоряженіе, – сказалъ онъ маіорш, отказываясь отъ стула, который она ему предложила. – Моя добрая Биркнеръ и Анхенъ постараются сдлать комнаты боле уютными и удобными, когда изъ нихъ увезутъ чужое имущество! – Какъ странно, съ какимъ рзкимъ удареніемъ произнесъ онъ эти слова, вмст съ тмъ сопровождая ихъ свтлымъ взоромъ и глубокимъ вздохомъ облегченія!
– Я узжаю. Я испытываю удручающее чувство, точно душа моя одичала въ долголтней борьб съ тяжелыми впечатлніями, и пока все это не изгладится изъ моей памяти, я не вступлю въ свой родной домъ.
Потомъ онъ приблизился къ оконной ниш и взялъ своими прекрасными сильными руками правую руку донны Мерседесъ, лежавшую на письменномъ стол. Исчезли весь гнвъ и вся досада изъ этихъ голубыхъ блестящихъ глазъ, горвшихъ сегодня тмъ же огнемъ, который былъ зажженъ вчера однимъ мгновеньемъ.
– Простите, – прошепталъ онъ, наклоняясь къ молодой женщин. – Неуклюжій германецъ плохой знатокъ женской души, – онъ искупитъ это долголтними одинокими скитаніями по свту.
И, тихо, осторожно коснувшись губами раненыхъ пальцевъ, онъ повернулся и вышелъ изъ комнаты.
40.
Принадлежавшая князю Требра вилла лежала близъ города. Очень оживленное шоссе съ прилегавшими къ нему прекрасными аллеями тянулось по краямъ парка, и на немъ было безпрерывное движеніе.
Но чмъ глубже въ паркъ, тмъ становилось все тише и тише; можно было слышать, какъ золотистый фазанъ пробирался сквозь чащу, козули спокойно паслись на прогалинахъ, тнь отъ густыхъ и частыхъ деревьевъ была такъ велика, что отсюда вяло прохладой на дорогу, – настоящій рай для исполинскихъ папортниковъ, разросшихся буковъ и плюща, который, не будь энергично защищающейся человческой руки скоро затянулъ бы вс узкія лсныя тропинки. Долго приходилось идти этими извилистыми тропинками, чтобы достигнуть человческаго жилища. Тамъ и сямъ возвышался небольшой павильонъ изъ древесной коры между втвями дубовъ и буковъ, и виднлись въ зеленой чащ каменныя скамьи, но около павильонныхъ крышъ, освщенныхъ прорывавшимися сквозь чащу солнечными лучами, летали только блестящія бабочки, а на каменныхъ скамьяхъ отдыхали молодыя птички, впервые попытавшіяся вылетть изъ родного гнзда.
Дале выступали изъ зелени каменные профили и пластически поднятыя руки; они появлялись тамъ и сямъ по склонамъ возвышенности и выглядывали изъ темныхъ кустарниковъ на ея вершин, гд постепенно начинали выступать одна за другой отдльныя ослпительной близны мраморныя колонны, которыя освщенныя солнцемъ казались струнами исполинской арфы, висвшей надъ темной зеленью лса. Это былъ перестиль маленькаго замка, напоминавшаго донн Мерседесъ, по ея словамъ, ея сгорвшій родной домъ въ южномъ отечеств.
Тамъ, по ту сторону океана мраморное великолпіе лежало въ закоптлыхъ отъ дыма обломкахъ среди высокихъ кустарниковъ и сти ліанъ, спускавшихся съ ближайшихъ деревьевъ и охватывавшихъ жадными объятіями произведеніе рукъ человческихъ. Здсь также протягивались милліоны тонкихъ зеленыхъ
Прежде вилла была цлью прогулокъ благодаря ея сказочной красот и прохладному парку, такъ какъ едва ли могли кого нибудь привлечь старый болзненный князь, изрдка появлявшійся на террас и разодтые лакеи, болтавшіе у подъзда…
Но съ тхъ поръ, как „американка“ сдлалась владтельницей этого замка, многіе по цлымъ часамъ бродили по дорожкамъ парка, чтобы посмотрть на прекрасную женщину, медленно прохаживавшуюся между лавровыми деревьями и розами или спускавшуюся съ террасы, чтобы вскочить на лошадь и стрлой умчаться въ паркъ.
Прошло почти три года, съ тхъ поръ какъ донна Мерседесъ купила эту виллу, а прелесть ея своеобразной красоты и молва о ея баснословномъ богатств были предметомъ всеобщаго удивленія, усиливавшагося еще тмъ, что она жила въ полномъ уединеніи, но видимо счастливая и довольная, съ двумя прелестными дтьми своего брата и маіоршей Люціанъ.
Маіорша сдержала свое слово, не оставаясь въ монастырскомъ помсть ни одной минуты боле того, чего требовалъ долгъ. Она была единственной наслдницей всего состоянія Вольфрамовъ, такъ какъ посл ея брата не нашлось никакого завщанія… Нсколько мсяцевъ спустя посл печальныхъ событій она продала монастырское помстье. Съ крпко сжатыми губами, не глядя по сторонамъ и не оборачиваясь назадъ, прошла она послдній разъ по переднему двору и захлопнула калитку, выходившую на улицу, гд донна Мерседесъ и дти ждали ее въ экипаж, чтобы увезти навсегда на „виллу Вальмазеда“.
Послдній разъ раздался скрипъ калитки, сопровождавшій каждый важный шагъ и каждое событіе ея жизни: ея выходъ къ конфирмаціи, къ внцу, ея возвращеніе въ родительскій домъ, бгство отверженнаго сына, послдній выходъ ея „несчастнаго брата“. Невыразимо тяжело жилось ей въ монастырскомъ помсть, гд она пережила жестокое возмездіе за свои ошибки и проступки, и всетаки слезы дрожали у ней на глазахъ, когда она покидала его, такъ какъ она знала, что настало и его время, что новый владлецъ намревался уничтожить монашеское зданіе, не оставивъ камня на камн.
Ей самой казалось невозможнымъ, что она можетъ жить при совершенно измнившихся обстоятельствахъ; но черезъ нсколько мсяцевъ донна Мерседесъ съ радостью замтила, что взоръ ея прояснился, рзкій суровый голосъ сталъ мягче, и въ глазахъ ея сверкало удовольствіе, когда прекрасные внучата, играя съ Пиратомъ, бгали вокругъ нея и смотрли на бабушку, какъ на высшую инстанцію во всхъ длахъ, и ея объятія считали спасительной гаванью отъ всхъ опасностей и мнимыхъ несправедливостей. Она снова взялась за работу, которая всегда ей такъ помогала въ гор, и, несмотря на протесты и просьбы донны Мерседесъ отдохнуть посл тяжелой и трудовой жизни, она взяла въ свои руки хозяйство, управленіе всмъ домомъ и прислугой молодой женщины. Все охотно и почтительно склонились подъ скипетромъ сильной матроны, дйствовавшей строго, но для общаго успха и благополучія. И то, что она прежде отвергала въ своемъ высокомріи и самомнніи, – любовь другихъ, она принимала теперь съ наслажденіемъ, и ея такъ долго угнетаемое сердце оживилось.