В доме Шиллинга

Марлитт Евгения

По безмолвному соглашенію между совтникомъ и его сестрой никогда не произносилось имя Феликса: для обитателей монастырскаго помстья онъ пропалъ безъ всти, какъ и его отецъ…

Напротивъ того, въ домъ Шиллинга особенно часто приходили извстія изъ Америки, восторженныя описанія, дышавшія счастіемъ, которое однако съ 1861 года омрачается дурными предчувствіями. Потомъ они совсмъ прекратились: и только въ 1865 году, когда посл окончательнаго покоренія Юга окончилась совсмъ гражданская война въ Америк, Феликсъ съ одра болзни написалъ своему другу Шиллингу о смерти своего отца и объ опустошеніи и разореніи своихъ владній… Въ этомъ письм было вложено и то письмо, которое отвергла маіорша… Съ тхъ поръ переписка опять оживилась, потому что баронъ Шиллингъ все

время оставался вренъ своему далекому другу.

Его собственная жизнь, за исключеніемъ смерти отца, не потерпла никакихъ потрясеній. Его слава, какъ художника, постоянно возрастая, перешла далеко за предлы Германіи, и его могучій талантъ къ величайшей радости стараго барона, смшанной съ огорченіемъ, сдлался источникомъ, изъ котораго неожиданно полилось золото, возстановившее пошатнувшееся состояніе Шилллиговъ и сдлавшее безполезной «недостойную безчеловчную жертву бднаго Исаака» какъ съ горькимъ сарказмомъ выразился незадолго до смерти старый отецъ, жестоко обвиняя себя.

Баронъ Шиллингъ жилъ почти исключительно своимъ искусствомъ. Онъ выстроилъ въ саду и отдлалъ великолпную мастерскую, которую однако часто покидалъ, много путешествуя и живя то въ Италіи, то во Франціи, преимущественно же въ Скандинавіи, потому что она наиболе соотвтствовала его идеямъ, которыя онъ олицетворялъ въ своихъ картинахъ. Но всюду, гд его ни встрчали на улицахъ Рима, Парижа, Стокгольма, его видали подъ руку съ длинной, блокурой, блдной женщиной, весьма изящно одтой, но почти всегда во все срое.

Она, очевидно, отказалась отъ борьбы съ артистической дятельностью мужа посл долголтней проповди о своей горячей ненависти къ малеванью, посл того какъ она тщетно старалась всми силами воспрепятствовать постройк мастерской въ древнемъ дворянскомъ дом, посл всхъ потрясеній ея слабыхъ нервъ. Никогда эти старанія не имли никакого дйствія на веселое спокойствіе, на расположеніе духа ея мужа, не только на его любовь къ живописи и вдохновеніе. Этотъ молодой человкъ къ ея удивленію былъ еще мене податливъ, чмъ ея старый строгій духовникъ, — великолпная мастерская воздвиглась на ея глазахъ, прекрасныя картины оканчивались одна за другой, ненавистныя модели, не стсняясь, ходили мимо «хозяйки дома», и еще боле ненавистная «плата за живопись» присылалась на имя знатнаго барона Шиллинга… Итакъ молодая женщина предпочла охранять преисполненное опасностей призваніе своего мужа, тмъ боле, что скрываемая ею страстная любовь указывала ей этотъ постъ. Ея слабое здоровье запрещало ей утомительныя путешествія, но тмъ не мене она предпринимала ихъ. Она безъ всякихъ возраженій со своей стороны и безъ требованій съ его приказывала все укладывать, какъ только онъ назначалъ день отъзда. Она ходила съ нимъ по всмъ музеямъ и картиннымъ галлереямъ, спускалась въ ущелья, поднималась на вершины горъ и молча сидла возл него съ вчнымъ вышиваніемъ въ рукахъ, когда онъ начиналъ рисовать.

Въ артистическомъ кружк баронессу ненавидли за тотъ важный видъ, съ которымъ она уклонялась отъ всякаго пониманія художественныхъ дарованій своего мужа и вообще искусства, и когда въ 1866 году баронъ Шиллингъ внезапно явился на мсто военныхъ дйствій въ Богеміи въ качеств кавалера ордена св. Іоанна и вмст съ тмъ въ качеств живописца и длалъ походы, то его знакомые художники радовались, что «таскавшаяся подл него длинная срая тнь» на этотъ разъ должна была отстать отъ него и остаться дома. Высшее общество, напротивъ, находило, что она хотя и некрасива, но совсмъ comme il faut [13] со своими гордыми манерами. На ея визитныхъ карточкахъ стояло два знатныхъ почтенныхъ имени, она была единственной наслдницей богатаго барона Штейнбрюкъ и строгой почти до фанатизма католичкой — все это доставляло ей не мало почета и уваженiя, въ особенности, въ Рим.

13

приличный, соответствующий правилам.

Къ немалому

удивленію окрестныхъ жителей въ послдніе зимніе мсяцы въ дом Шиллинга ежедневно дымились трубы, и каждый вечеръ зажигался газовый фонарь у подъзда; но наступила и прошла весна, а въ бель-этаж каждое утро продолжали подниматься занавски и изъ-за нихъ виднлись кружевныя и шелковыя драпировки. Говорили, что баронъ Шиллингъ работаетъ надъ большой картиной и потому удалился сюда отъ общества. Его рдко видали въ переднемъ саду, и еще рже въ окнахъ бель-этажа, гд жила баронесса… Между тмъ онъ здилъ верхомъ по окрестностямъ; онъ здилъ всегда одинъ и часто забирался на непроходимыя тропинки, чтобы срисовать прекрасное дерево или выступъ утеса.

Его мастерская находилась въ саду, лежащемъ за домомъ какъ разъ среди густо населенной части города, но садъ былъ такъ великъ, что въ средин его царствовала глубокая тишина, точно въ уединенномъ парк. Въ семнадцатомъ столтіи гордые рыцари выставили на восточномъ фасад дома среди зелени буксовъ огромный гербъ Шиллинговъ; розмариновыя и тисовыя изгороди были подстрижены въ вид вазъ, пирамидъ и громадныхъ птицъ и перемшивались съ гротами изъ раковинъ и безобразными каменными статуями. Эти лишенныя всякаго вкуса сооруженія почитались всми потомками до барона Крафта, который со своимъ здравымъ смысломъ уничтожилъ это безобразіе. Изувченнымъ деревьямъ и кустарникамъ предоставлено было разрастаться, какъ имъ угодно, устроены были прекрасныя лужайки, посажены хорошія молодыя деревья, и вс ручейки и фонтаны, вытекавшіе изъ птичьихъ носовъ и ртовъ жабъ, теперь вытекали самымъ естественнымъ образомъ изъ мшистыхъ камней и, весело журча, струились серебристыми нитями по лужайкамъ до самаго пруда, обсаженнаго молодыми здоровыми липами, служившими убжищемъ для простыхъ и черныхъ дроздовъ, зябликовъ и пугливой иволги, сладкіе цвты клевера на лужайкахъ усяны были жужжащими пчелами и шмелями, а для лакомыхъ бабочекъ было много клумбъ, переполненныхъ лтними цвтами… Съ восточной стороны садъ отдлялся стной отъ уединенной улицы. Густыя сосны въ перемежку съ лиственными деревьями закрывали каменную стну, и къ этому то лсочку мастерская была обращена своимъ свтлымъ оштукатуреннымъ фасадомъ и смотрла на этотъ зеленый оазисъ, полный благоуханія и птичьяго пнія.

11

Стеклянная дверь, которая вела изъ комнатъ верхняго этажа на южную галлерею нижняго этажа, была настежь открыта. Съ ближайшихъ горъ черезъ хвойный лсъ дулъ свжій утренній втерокъ, лниво и медленно вливался въ открытый салонъ и проникалъ въ цвтущую оранжерею, наполнившую благоуханіемъ четыреугольникъ террасы, окруженный каменной балюстрадой. Высокія густо разросшіяся верхушки деревьевъ такъ близко прилегали другъ къ другу, что въ комнат, несмотря на яркій ослпительный свтъ утра, было сумрачно и прохладно.

Накрытый для завтрака столъ уютно стоялъ въ уголк, тамъ, гд подл великолпной магноліи карабкался пo стн дикій виноградъ, часть котораго, перекинувшись черезъ балюстраду, старалась зацпиться своими длинными тонкими усиками за ближайшую колонну. Пестрые попугаи арасъ бшено раскачивались на своихъ стойкахъ подъ апельсинными деревьями и съ пронзительными криками протягивали шею къ корзинк съ печеньемъ; съ крыши дома слетали стаи воробьевъ, покушавшихся напасть на завтракъ, потомъ появилась Минка робко и поспшно, какъ будто она дезертировала въ отворенную дверь.

Она съ такой же страстью, какъ и прежде, рвала всякое письмо, всякую фотографію, все, что можно было разорвать, и уничтожала все что она могла стащить; она ломала вера и зонтики своей госпожи, съ большимъ удовольствіемъ царапала ногтями лица прислуги, рвала ихъ платья и утаскивала въ недоступныя мста уборы и наряды. Но баронесса всегда защищала свою Минку съ такимъ же безмолвнымъ хладнокровіемъ, съ какимъ баронъ Шиллингъ — свою строющуюся мастерскую. Она съ невозмутимымъ спокойствіемъ покупала себ новые вера и зонтики, безъ возраженія платила жалующейся прислуг за испорченныя вещи и сама лазила по чердакамъ и сноваламъ, разыскивая запрятанныя тамъ вещи.