В движении вечном
Шрифт:
– - Давайте сюда, мальцы. Тут толечко и на вашу долю.
Закрасневшийся масляно, расплывшийся в блажной усмешке Генка-Артист держал торжественно в одной руке маленький круглый графинчик с мутноватой жидкостью, а в другой глубокую алюминиевую миску с закуской.
– - Ну, кто сперва?.. Давай ты, Витек, по-старшинству.
Слегка растерянный от неожиданности и сразу необычайно посерьезневший Витька принял тремя согнутыми пальцами дополна налитый стограммовик. Не моргая, так и взирал на него неотрывно, словно еще не решив окончательно.
– - Э-э,
Как пригнутый неведомой силой, Витька лишь вертел головой машинально, никак не мог вдохнуть сунутый грубо под нос, пропахший холодной котлетой, спасительный хлебный мякиш.
– - И-ишь, как она его закрутила. Ну-ка, ну-ка, теперь другу, держи.
Мерзко хлестнула, пронзая до самого донца, белесая сивушная муть. Приняв в руку влажный граненый стаканчик, Игнат содрогнулся невидимо всем телом; как перед внезапным скачком со скалистого обрыва примкнул отчаянно веки. Но сегодня это уже ничего не значило, сегодня пришла пора познать, и он чувствовал это.
Махнуть залпом, как Витька, не вышло. Первого глотка хватило, пожалуй, лишь на половину огненно жгучей удушающей порции -- какие-то мгновения казалось, что вот-вот хлынет неудержимо назад отвратительное теплое пойло, но как противную горькую микстуру во время тяжелой болезни знакомым волевым усилием Игнат, все-таки, одолел судорожно, довершил решительно двумя коротенькими глотками.
– - Раз-два-три! -- хохотнул похвально рядом Генка-Артист. -- Молоток, талантлёвый хлопец.
И уже совал торопливо под самый нос свою почти пустую, осклизлую миску.
...Она подступила откуда-то изнутри, сплошной массивной наволочью. И, обождав лишь секунды еще в апатичной уверенной вялости, придавила мгновенно и враз с разбитной феерической силой -- легкая беззаботная эйфория! Как это чудесно, как упоительно, гармония внутри, гармония вокруг, гармония всюду, ликующий от земли до зорь, всепоглощающий океан гармонии в блажных шелковистых сумерках, и нет, казалось, сейчас наилучшего приюта во всей Вселенной.
Неодолимой тяжестью хмельное марево придавило куда-то на самое донце и былую рассудительность. Теперь Игнат уже не думал: хотелось орать -- орал, хотелось смеяться -- хохотал во все горло, хотелось задирать -- лупил размашисто приятелей в плечи. А слова и звуки, словно сами по себе неудержимо сплетались в горластые, хлесткие фразы.
И все же.
Снова откуда-то изнутри проступила щемящей украдкой тревога. Нарастало все явственнее пугающее ощущение того, что эта дивная, неведомая прежде, всеохватная эйфория, достигнув своей пиковой точки, пошла постепенно на спад. Тревога эта дыбилась в гору, перерастала потихонечку в подлинный страх, наполняла собою всецело, пробуждая в итоге только одно желание, одну-единственную цель -- вернуть! Вернуть обратно тот сладостный пик, вернуть, продолжить, сохранить навсегда. И это единственное желание, эта единая цель наполняли с очевидностью теперь и у всех
– - Ну и где она? Где она, эта Максимовна? -- слышно было сквозь шутки, смех и буйные пьяные выкрики.
– - Ты стой здесь, а я у ворот ближе. Не воронь, зови, если что! -- командовал в азарте Витька.
Ни сивушный дух, ни мерзкая теплая горечь уже не пугали. Решительными скорыми глотками Игнат прогонял до конца очередную жгучую порцию. Витьке фартило в тот вечер, он не забывал о друге, но о самом себе в первую очередь, и это было заметнее с каждым часом.
– - Там дружок твой, глянь: фигурное катание! --- сообщили вскоре Игнату, смеясь и показывая пальцем в сторону забора. -- О, гляди-гляди, снова пошел на круг... Стоять, стоять!
Выписав мелковатой дробью на непослушных ногах сразу две заплетастые фигуры, Витька хватанул неуклюже обеими руками за дощатый заборчик и резким обвалом ринулся вниз.
– - Готов клиент!
– - Оп-па, с копытов! -- заливался рядом явно тоже добавивший Генка-Артист. -- Абзац, мальцы, пора тралевать до хаты.
Витька уже тогда тянул кг на семьдесят с гаком, но предстоящая задача его доставки домой показалась Игнату поначалу не сложной. После очередной "допинговой" порции вновь бодрящей волной наплыла, завластвовала эйфория, но теперь это была не та невесомая, сладостная эйфория, как в начале, а какая-то смешливо-дурашливая.
Теперь смешило буквально все вокруг, но если бы вокруг ничего и не было, то все равно наверняка было бы неудержимо смешно. В особенности же смешил теперь Витька, его непрекращающиеся ни на мгновенье замысловатые кульбиты, его мучительно застывший, обвислогубый взгляд. Самому Игнату без всяких сомнений казалось, что он еще довольно твердо стоит на ногах, но со стороны это выглядело явно иначе.
– - Як те воши по околице скачете! -- глядя на их нелепую возню, тоже не могли удержаться от смеха встречные. -- И где так, небось у Терешки?
– - Поспешай народ, там еще всем наливают! -- хохотал в ответ Игнат.
Напрягши силы, с нутряным выкриком "дав-вай!" -- поднимал он грузное вялое тело, надавал резко вперед короткий поступательный импульс. Витька, согнутый почти вдвое, переступал по инерции мелко два-три шага, потом его заносило на беспорядочные круги, заваливало круто вниз. И каждый раз Игнат не мог удержаться от смеха, неудержимый смех этот перерастал в бессмысленный хохот, отнимал последние силы, и он также летел обвалом на росистую студеную траву со всевластным беспамятным смехом.
Лишь изредка, короткими мельтешными урывками, но весьма явственно проступало в сознании то самое, знакомое с раннего детства, удивительное ощущение того, что он теперь и не он, а будто некто другой. И этот некто другой сквозь хмельное марево снова чрезвычайно внимательно взирает на происходящее вокруг.
– - Я!.. я -- как не "я" теперь! -- восклицал Игнат тогда сквозь беспамятный смех, словно это странное ощущение одновременно и смешило, и изумляло его. -- А ты, ты Витька?.. Ты себя помнишь?