В движении вечном
Шрифт:
Дамоклов меч
Мысли и думы о поступлении, которые и прежде не давали покоя, нависли дамокловым мечом сразу же с первых дней выпускной осени. Неотлучно витали они днем и ночью, в школе и дома, присутствовали незримо даже во время субботних свиданий, даже во время их самых эмоциональных "молчаливых пауз". А если подчас и удавалось забыться коротко, то возникали внезапно вновь, пронзая колюче молниеносным
Теперь Игнату часто вспоминались витькины абитуриентские мытарства, но ведь это было другое. В представлении Игната это было совершенно другое.
– - Бутовца Петрухи династия! -- говорили так про его друга совсем недавно в поселке. -- Заждалась его бочка на Пьяном.
Никто не думал и не верил, что тот поступит. А вот оказаться в пролете ему Горанскому, круглому отличнику с первого класса, победителю всевозможных школьных олимпиад. от кого многие в поселке ожидали в будущем чего-то "такого"... Это означало такой конфуз, такое сокрушительное фиаско, что хоть ты потом и впрямь не показывайся на глаза людям.
Вступительные экзамены представлялись теперь Игнату не иначе как лотереей с одним-единственным шансом: в случае неудачи он предстоящей весной подпадал неизбежно под очередной армейский призыв.
Армия.
Вообще-то, он считал огромным счастьем появиться на свет представителем сильной половины человечества, но теперь иногда ловил себя на нелепейшей мысли, что даже завидует втайне своим одноклассницам. Им-то что, в армию не идти, не поступит сейчас -- за год так подготовиться можно!
Два армейских года представлялись ему чем-то мучительным и даже страшным. И отнюдь не пугали строгий режим, осенняя слякоть, зимние трескучие морозы, а в беговых кроссах, гимнастике, штанге он, чемпион района, мог запросто и многим "дембелям" дать фору. Здесь было совершенно иное. Здесь было то, о чем постоянно рассказывали в поселке многие бывшие солдаты.
На два долгих года исчезали они внезапно, и, когда о них уже успевали позабыть все, кроме родных и друзей, точно также внезапно снова появлялись в поселке, возмужалые, обветренные смугло, коротко подстриженные. И еще долго потом, только выйди на центральную площадь, и ты обязательно увидишь кого-нибудь из них в армейской пилотке, в гимнастерке-хаки под ремнем, в толпе старых и новых знакомых. Подойди поближе, и ты узнаешь много о службе:
"Первых полгода в армии ты ноль, салага. Дед для тебя Бог, царь и начальник. Не умеешь--научим, не хочешь--заставим. У нас, например, в ротах молодых так учили.
На костях поставят:
– - Луну видишь?
– - ...?!
– - Гавкай!
– - Как так?
– - Как собака, так как! Знаешь?
Будущие "салаги", воспитанные с непоколебимой верой в справедливость того, что окружает в эпоху развитого социализма, с холодком в душе осмысливали услышанное.
– - А если...нет? -- спрашивал, наконец, кто-нибудь несмело. -- Н-не будешь?
– - Х-ха, отметелят раз пряжками, еще и в самую масть постараешься!
– - И-и... н-никому? Никому не скажешь?
– - Кому-у? Папка-мамка далёко.
– - А-а... офицер?
– - Х-ха, офицер! И когда ты его увидишь, того офицера? Раз в неделю, положим, а дед на казарме и ночью
Был у нас, правда, один такой умник. Подал рапорт.
– - И что?
– - Миномет на него свалился, и с концами. А дед свою губу отсидел и на дембель.
Выдержав небольшую паузу, с легкой усмешкой все и навсегда пережившего, наблюдал очередной рассказчик очевидный психологический эффект на притихших, растерянных лицах будущих "салаг".
– - Полгода! С полгода, хотя бы, пацаны, надо фигу в кармане держать. А потом... потом уже проще. Как по накату пошло, масло съел с утра -- день, глядишь, и минул! -- продолжал он далее уже как бы и утешительно.
И, опять же, словно в утешение с улыбочкой мог поведать и свои собственные кое-какие воспитательные придумки в долгожданном всевластном дедовском статусе:
"К нам раз во взвод одного после отсрочек прислали. Двадцать семь уже дяде, семья на гражданке, щеки синие. А нам по фиг, нам все равно салага.
Как подъем:
– - Са-п-поги подал сюда н-на...! Я кому сказал, быстренько.
– - И подавал?
– - Еще и портянки намотать приходилось.
Игнат ощущал какое-то сатанинское удовольствие, забавляясь с бандой верных гвардейцев над беспомощными пацанчиками в классе, но вот чтобы самому... Чтобы и самому оказаться на долгие годы в объектах несравненно более циничных, издевательских забав... Он ведь уже знал прекрасно, что минуты и даже секунды имеют удивительнейшее свойство менять свой обычный ход не только в знаменитой теории Эйнштейна, иной раз даже несколько мучительных минут могут растянуться до бесконечности.
А тут целых два года!
Он даже не сомневался, что со своим вспыльчивым, подчас неподвластным себе, норовистым характером рано или поздно взбунтуется...
И тогда:
– - Папку-мамку навряд ли тогда здоровым увидишь! -- однозначно утверждали на это бывшие армейцы. -- И друзей, и подругу любимую.
Год до армии, два года служба.
Потом... а что потом?
Три года, таких три года. Словно полжизни они в семнадцать.
Словно синонимы были теперь для Игната слово "поступить" и слово "выжить".
* * *
Колючими тридцатиградусными морозами, обвал ь ными затяжными снегопадами перевернул настороженно очередную летописную страничку новый 1977-ой год. По терминологии игнатовой "виртуальной" реал ь ности это была еще одна значимая ступень на пути к заветной цели, еще один победоносный этап уникальной исторической эп о хи, эпохи ра з витого социализма.