Въ двнадцатомъ часу
Шрифт:
— Вы шутите?
— Нтъ.
— Такъ и вы не знаете, что такое любовь?
— Я только предчувствую это.
— Изъ этого выходитъ, что и вы такой же, какъ другіе.
— Но не такой, какъ вы?
— Можетъ быть, и нтъ.
— Невозможно.
— Почему же невозможно?
— Потому что...
— Говорите прямо. Больше жизни я люблю прямой отвтъ на прямой вопросъ.
— Потому что вы такъ прекрасны и такъ умны, что непремнно должны были внушать страстную любовь, а любовь, какъ говорятъ, вызываетъ взаимность и тогда...
— Что же
— Вотъ вы и замужемъ.
— И этимъ, конечно, сказано все!
— По-крайней-мр все должно быть сказано.
— Особенно слдуя вашей теоріи.
— Моей теоріи?
— Не вы ли говорили, что женщины такъ безпомощны, такъ смиренны, такъ покорны, что для нихъ страсть повиноваться есть самая сильная изъ всхъ ихъ способностей? Не вы ли определяете достоинство женщины, судя по таланту, съ какимъ развивается въ ней добродтель покорности? О, какъ низко вы думаете о женщинахъ!
— Напротивъ, я думаю высоко, очень высоко о женщинахъ. Я нахожу въ нихъ способности, которыя часто остаются неразвитыми, и добродтели, которыя часто превращаются въ противоположности, потому что мужчины объ однхъ не заботятся, а другихъ не въ состояніи понимать.
— Слдовательно, вина падаетъ на мужчинъ?
— Разумется, потому что мужчина, какъ сильнйшее существо, обязанъ возвысить до себя женщину; а вмсто того онъ тянетъ ее за собою внизъ или допускаетъ ее совершать путь одиноко, карабкаться вверхъ утомленною и измученною. Что-жъ удивительная, если она на полдорог задыхается, тогда какъ опираясь на его руку, могла бы совершить этотъ самый путь легко и надежно? Что-жъ удивительнаго, если она во цвт лтъ умираетъ съ разбитымъ сердцемъ?
Свенъ произнесъ послднія слова съ глубокимъ волненіемъ. Воспоминаніе о благородной, несчастной матери овладло имъ съ могущественною силой. А здсь рядомъ съ нимъ, озаренная сумрачнымъ свтомъ луны, стояла женщина — молодая, прекрасная, прекрасне даже его матери и, по всему видимому, не мене несчастная чмъ его мать. Сердце его переполнилось. Онъ готовъ былъ схватить руку этого прекраснаго существа и сказать: «Разскажи мн, что мучитъ тебя? разскажи мн вс твои страданія. Для твоего счастья, для твоего спокойствія я съ радостью готовъ отдать послднюю каплю крови!»
Но губы его не шевелились, ни одного слова не могъ онъ произнести. Неподвижно смотрлъ онъ па ландшафтъ. Былъ ли то туманъ, поднимавшійся съ рки, или слезы, навернувшіяся на его глазахъ, только ему казалось, что все вокругъ него облеклось покровомъ. Когда онъ вышелъ изъ своего оцпеннія — онъ былъ уже одинъ. Только на мигъ ему казалось, что появленіе мистрисъ Дургамъ и вся эта странная бесда были мечтою воображенія. Но все ему сдавалось, будто онъ слышитъ еще этотъ глубокій, мелодичный голосъ и какъ-будто вся атмосфера еще пропитана ея присутствіемъ. И вотъ предъ нимъ на самой балюстрад лежитъ букетъ изъ розъ, выпавшій изъ ея руки, тотъ букетъ, который онъ видлъ между двумя белыми складками въ плать на ея груди. Онъ взялъ букетъ, съ горячностью прижалъ его къ своимъ губамъ и потомъ спряталъ на груди.
Ему
— Я только что просилъ господина Вебера, сказалъ Дургамъ, называя Бенно по фамиліи: — принять участіе въ нашей прогулк по горамъ завтра. Могу ли и къ вамъ обратиться съ тою же просьбой?
Свенъ поклонился.
— Въ три часа въ такомъ случай прошу собираться къ намъ.
— Я не опоздаю.
Свенъ подошелъ проститься къ мистрисъ Дургамъ. Она смотрла въ другую сторону, но какъ только онъ подошелъ, оглянулась и сдлала шагъ ему на встрчу.
— Такъ вы придете?
— Да.
Затмъ послдовали церемонные поклоны.
Еще минута, и Свенъ съ Бенно очутились уже на улиц. Бенно не умолкая говорилъ. Вечеръ провелъ онъ очень весело. У Дургама превосходныя колекціи, Дургамъ «чудесный малый» и они съ Дургамомъ условились сдлать по горамъ «прогулку съ цлью геолого-зоолого-ботаническихъ изслдованій, и никогда бы онъ не могъ подумать, чтобъ подъ такимъ ростбифомъ предлагался такой «чудесный малый»».
— Что-же ты ничего не говоришь? спросилъ наконецъ Бенно, когда они подошли къ квартир Свена.
— Разв ты далъ мн время хоть слово произнести?
— А вдь что правда, то правда. Ну прощай до завтра! Такъ и ты участвуешь въ прогулк? Это очень разумно съ твоей стороны. Ты удивительно возрастаешь въ ум и мудрости. Прощай! Не забудь же лягушку. Она лакомится также и пауками. Ты, можешь ее угостить твоею очаровательною хозяюшкой.
Глава шестая.
Свенъ всю ночь не спалъ и только къ утру заснулъ тревожнымъ сномъ. Когда онъ проснулся, солнце стояло уже высоко. Едва усплъ онъ одться, какъ послышался тихій стукъ въ дверь и по его приглашенію вошла госпожа Шмицъ.
— Слава Богу, что вы наконецъ проснулись, господинъ баронъ! Еслибъ вы знали, какъ я въ это время замучилась! Четыре уже раза я тихо стучала въ дверь вашей спальни. Я такъ боялась, ужъ не умерли ли вы. Ахъ Господи! какъ вы блдны! Не прикажете ли чашку кофе съ яичнымъ желткомъ?
Госпожа Шмицъ, получивъ на то согласіе, такъ спшила, что пестрыя ленты отъ чепчика разввались позади, и она скоро вернулась съ завтракомъ.
— Да, да, говорила она, устанавливая чашки: — я всегда говорила, что это самый нездоровый домъ. Просто стыдъ и срамъ, что человкъ отдаетъ своему ближнему внаймы не квартиру, а сырой подвалъ, и такую еще дорогую цну съ него деретъ!
— Этотъ домъ? вашъ домъ? спросилъ Свенъ, озадаченный.
— Господи Іисусе! вы, господинъ баронъ, не на шутку должно быть расхворались! воскликнула Шмицъ, всплеснувъ руками: — какъ можно такъ думать о моемъ дом? Мой домъ самый здоровый во всемъ город.