Въ двнадцатомъ часу

Шпильгаген Фридрих

— Да.

— Благодарю васъ. О, какъ много я должна благодарить васъ!

Она пожала его руку съ задушевной искренностью.

— Такъ идемъ же въ путь; надо присоединиться къ другимъ.

Отъ разслины утеса вилась на другой сторон стремнистая тропинка между чащею кустарниковъ. Труденъ былъ по ней путь, но не опасенъ. Свенъ иногда поддерживалъ мистрисъ Дургамъ при спуск по крутому скату и нсколько разъ протягивалъ руку, чтобы помочь ей. Но ни одного слова не было ими сказано. Прежде чмъ Свенъ и его прекрасная спутница успли успокоиться отъ сильнаго волненія и снова найти возможность вести разговоръ, вдругъ вышли они на вершину и прямо изъ чащи кустарниковъ очутились предъ гостинницей, занимавшей почти половину площадки на черной вершин, гд находились живописныя развалины. Тутъ столпилось

все общество, и съ такой странной тревогою, что ихъ прибытіе осталось почти незамченнымъ. Упрямая лошаденка подъ адъюнкт-профессоромъ Миллеромъ, взобравшись почти на самую вершину, вдругъ передумала и помчалась съ горы назад съ своимъ несчастнымъ всадникомъ, который судорожно уцпился за ея гриву. Никому не удалось удержать ретивого коня. Нкоторые изъ всадниковъ тотчасъ повернулись, чтобы догнать бглеца. Еще не извстно, удалось ли имъ захватить его, и вс были въ ужас, какъ бы ни случилось съ юнымъ адъюнктомъ серіознаго несчастья. Страхъ какъ была блдна молодая особа, своею романической прихотью подавшая поводъ всему несчастью. Бенно хлопоталъ и утшалъ ее, имя неясное убжденіе, что адъюнктъ вроятно отъ этого приключенія счастливо отдлается, только руку или ногу себ сломитъ. Вдругъ понеслись съ дороги веселые крики и вскор появились всадники, погнавшіеся за бглянкой, и посреди ихъ торжественно халъ адъюнкт-профессоръ все еще на своей норовистой лошади, но для большей безопасности вврившій управленіе ею двумъ молодымъ англичанамъ, которые также торжественно вели ее за повода. На логичной голов доцента былъ великолпный дубовый внокъ, возложенный на него какимъ-то проказникомъ вмсто шляпы, погибшей въ этой бурной скачк. При этомъ появленіи дамы стали рукоплескать, мужчины прогремли: браво! Когда же герой дня освободился отъ своего рысака, злобно позади его бившагося, тогда юная особа съ блокурыми локонами наклонилась къ нему и прошептала:

— Октавіо, ты цли достгігъ!

Глава восьмая.

Насталъ вечеръ. По всмъ горамъ бродили, отыскивая новыя прекрасныя мста; построили мостъ чрезъ ручей; пропустили мимо себя процесію; набили себ карманы каменьями, растеніями и еще многими достопримечательностями, которыя мало-по-малу опять выбросили — сказать короче, вс веселились какъ умли; въ конц концовъ поужинали подъ тнью деревъ на площадк предъ гостинницею и ршили съ развалинъ полюбоваться заходящимъ солнцемъ. Спшить было не для чего, потому что вечеръ былъ дивный и всмъ было желательно возвратиться въ городъ на лодк при лунномъ сіяніи.

Когда же спустились наконецъ на берегъ, чтобъ садиться въ лодку, оказалось, что такое многочисленное общество не могло уссться въ одну лодку, и вслдствівіе чего пришлось раздлиться на дв партіи. Это произвело маленькое замшательство. Тутъ обнаружились разныя симпатіи и антипатіи, которыя пришлось принять въ уваженіе. Замедлилось переселеніе въ лодку, потому что кто боялся разлучиться съ тми, кто пріятны, кто пугался попасть въ лодку съ ненавистными людьми. Къ тому же вышла еще и та бда, что въ эту минуту солнце закатилось, а мсяцъ еще скрывался за горой, такъ-что стало темно и ошибиться не трудно было, и почти даже неизбжно. Смялись, шутили, спорили, а никто ни съ мста.

Наконецъ Бенно предложилъ для каждой лодки назначить предводителей, которые должны каждый выбирать для себя даму, а дамы въ свою очередь выбирать кавалеровъ, и такъ продолжать, пока все общество распределится по мстамъ.

Со смхомъ согласились на это предложеніе. Каждый: выбиралъ, что ему боле нравилось. Когда дошла очередь до мистрисъ Дургамъ, она назвала Свена.

— Я такъ и думалъ, проворчалъ Бенно съ досадой: — или врне, я никакъ не думалъ, чтобъ они были такъ неосторожны и выбрали другъ друга. Свенъ ни за что бы ни сдлалъ этого, но когда эти женщины, свернутъ съ прямого пути, стремятся къ погибели, пока ноги держутъ... Неугодно ли вамъ занять мсто у руля, мистрисъ Дургамъ?

— Благодарю, отвчала мистрисъ Дургамъ: — я предпочитаю переднее мсто. Господинъ фон-Тиссовъ, дайте мн вашу руку, Вотъ такъ! благодарю! — и она услась на носу лодки, гд кром нея могъ помститься одинъ еще Свенъ.

— Ну! проворчалъ Бенно: — чего нельзя запретить, то должно допустить, какъ

выражается достопочтенная Шмицъ.

Лодка отчалила отъ берега и тихо скользила по волнамъ. Смхъ и шутки вдругъ смолкли, какъ-будто страшно стало прерывать этими звуками упоительную красоту ночи. Кому надо было, говорилъ шепотомъ, большинство же предпочитало молча прислушиваться къ всплескамъ волны у кормы и однообразной гармоніи то поднимающихся, то опускающихся веселъ. Изъ-за горъ выплылъ мсяцъ и залилъ своимъ серебристымъ свтомъ берега и рку. Всюду сверкало и сіяло; даже капли, струившіяся съ веселъ, блистали въ сіяніи.

Тогда въ ночной тиши пронеслись звуки все громче и громче, огонекъ заблисталъ все ярче и ярче; это пароходъ быстро мчался по волнамъ. Еще нсколъко минутъ и онъ съ шумомъ промчался мимо лодокъ, которыя почтительно посторонились, давая ему мсто, и несмотря на то, зыбь, произведенная имъ,. сильно закачала лодки къ ужасу нкоторыхъ дамъ. Еще минута и шумное чудовище было уже далеко, и вотъ опять ничего не слышно, кром скрипа руля да всплеска волнъ.

Вдругъ пренеслось пніе съ акомпаниментомъ гитары изъ лодки, которая тоже отчаливъ отъ темнаго берега, выплыла на средину, залитую луннымъ сіяніемъ. То были студенты, пировавшіе въ прибрежной деревн. Лодка ихъ быстро скользила по блестящей поверхности. Они затянули псню искусными голосами:

«Съ горы бжитъ волна въ долину, а мой привтъ лежитъ къ теб, стройная смуглая красавица!»

Легкая лодка съ веселыми товарищами мигомъ опередила тяжело нагруженное судно, въ которомъ находилось большое общество. Все слабе и очаровательне доносились звуки псни издалека. Они пли:

«Тысячи привтовъ теб шлю; пора намъ разстаться; но какъ бы я хотлъ, чтобъ рука въ руку намъ съ тобой покоиться на лож глубокаго Рейна!»

Стихла псня и, снова ничего неслышно, кром шороха киля и всплеска веселъ.

— Какъ хорошо! сказалъ Свенъ.

— Да, отвчала мистрисъ Дургамъ: — мн бы хотлось, чтобъ было не такъ хорошо.

— Это почему?

— Потому что тогда мн было бы не такъ грустно, что во мн все такъ мертво и пусто.

Свенъ и мистрисъ Дургамъ по присоединеніи къ обществу очень мало разговаривали другъ съ другомъ, но все время оставались поблизости одинъ другого. Давно уже сдлано замчаніе, что въ подобныхъ обстоятельствах первые шаги длаются съ дерзкою самоувренностью, съ презрительнымъ равнодушіемъ къ свту, но за тмъ на долгое время наступаетъ сдержанность. Съ необузданнымъ пыломъ открываются врата святилища любви, но у самаго порога новички охватываются страхомъ и робостью. А Свенъ былъ до такой степени новичокъ въ такихъ обстоятельствахъ, что ему и въ голову даже не приходило воспользоваться силою, которая случаемъ ему сама въ руки давалась. Онъ чувствовалъ обожаніе къ Корнеліи, но время еще не дйствовало на него и любовь его на эту минуту была чиста и свтла, какъ далекія звзды на небесахъ. Одно желаніе у него было — видть счастливою эту прекрасную женщину. Для осуществленія этого желанія никакая жертва не казалась ему велика.

— Мертво и пусто! сказалъ онъ: — какъ это можетъ быть? Умъ, такъ богато одаренный, какъ вашъ, не можетъ быть пустъ; сердце, умющее проливать такія слезы, какія я сегодня видлъ, не можетъ быть мертво.

— Вы считаете меня гораздо лучшею, чмъ какова я въ действительности. Да, было время, когда душа моя была богата, была обременена богатыми дарами — но теперь не то. Я узнала, что свтъ иметъ только насмшку и презрніе для любви, и въ самыхъ счастливыхъ случаяхъ только равнодушіе. Такъ для чего же намъ дана эта драгоцнная жемчужина, цна которой непонятна для всхъ? Обмняйте эту жемчужину за мшокъ мдныхъ денегъ и раздавайте ихъ полными пригоршнями людямъ. Ваша заслуга предъ человчествомъ будетъ гораздо выше.

— Но я не нахожу, чтобы вы сами слдовали такому правилу въ жизни. Напротивъ. Пошлая бережливость, которая доставляетъ дружескія отношенія со всмъ міромъ, для васъ ненавистна. Для толпы вы холодны и горды; ваша холодность отталкиваетъ, ваша гордость оскорбляетъ.

— Потому что я напиталась лицемріемъ до пресыщенія; потому что я не считаю людей достойными, чтобъ для нихъ принимать на себя столько труда. Я никого не люблю, никого въ цломъ мір, и потому не хочу носить личину любви.

— Вы никого не любите? А ваши дти?