В глубине Великого Кристалла-2

Крапивин Владислав Петрович

– И где они берут пищу в этих мертвых местах?
– тоскливо спросил молодой воин. Он был из Лесной стороны и не мог привыкнуть к пескам и камню.

– Находят, - отозвался старый Дах.
– Есть трава среди песков. Можно прокормиться, если все время быть на ходу, искать.

– Они дикие, у них чутье, - сказал второй воин.

– Не дикие, а одичавшие, - хмуро поправил Дах.
– Когда-то у них были хозяева.

– Может быть, скоро во всех краях останутся только одичавшие кони да песчаные кроты, - тихо проговорил тот, что из Лесной стороны.

–

Может быть. Если этого захотят Владыки Звездного Круга, - проговорил старый Дах и поплотнее закутался в плащ.

– Владыкам Звездного Круга не до нас, - возразил второй воин. Он не должен был возражать командиру, но здесь, в глуши, не всегда помнили о дисциплине.

Дах не ответил. Опять приближался ровный гул. Это, обходя пески, шел по каменному плато еще один табун... ИСПОРЧЕННЫЙ ТЕЛЕФОН

Небо утром оказалось очень синим, но в нем густо бежали маленькие пегие облака с серыми животами. Солнце то и дело выскакивало из облаков, и тогда на сморщенной ветром воде вспыхивали охапки искр. Но все равно было зябко. Ветер дул с севера. Он сгибал проросшие сквозь песок длинные травинки. Юля шла вдоль узкого пустого пляжа и поеживалась.

Песчаная полоса тянулась по плоскому берегу Заречья. Вдоль нее был проложен к мосту деревянный тротуар. На песке рядом с тротуаром сиротливо торчала телефонная будка. Юля каждое утро ходила мимо этой будки и всякий раз думала: "Кажется, это единственный в Верхоталье телефон-автомат, да и тот не работает..."

С металлических переплетов будки чешуей облезала желтая краска. Когда-то сверху донизу будка была застеклена или забрана листами пластика. Но теперь стекол и пластика почти не осталось, и стенки были заделаны кусками фанеры и жести. А внизу на дверце темнел пустой квадрат. Иногда в этом квадрате Юля видела бродячего белого кота со светящимися глазами. Но сегодня кота не было. Зато в темном квадрате переступали и терлись друг о друга ноги в незашнурованных кедах и съехавших морковных гольфах (видимо, эти ноги неласково обдувал залетавший в будку ветер).

Юля удивилась и даже встревожилась: "Что он там делает?" Она чуть не остановилась, но потом быстро прошла мимо и только шагов через десять оглянулась. В боковой стенке был выбит верхний квадрат. В нем Юля увидела Фаддейкин разлохмаченный затылок и плечи. Фаддейка делал то, что и полагается делать в телефонных будках: прижимал к уху трубку и что-то говорил в прикрытый ладошкой микрофон. Долго говорил... Юля недоуменно пошарила глазами по воздуху. Нет, проводов у будки не было. Подземный кабель? Здесь о них, наверное, и не слыхали. Она отошла еще шагов на двадцать и за стволом векового тополя пять минут ждала, когда Фаддейка выйдет из будки.

Он зашагал к мосту, поддавая ногами большущую хозяйственную сумку. Юля подождала еще и заспешила к будке.

Конечно, телефон был дохлый. Снятая трубка ответила каменным молчанием, диск на ободранном кожухе поржавел и еле вращался. Юля пожала плечами, покачала головой. И пошла следом за Фаддейкой, который далеко впереди подпрыгивал, как

тонкий оранжевый поплавок на речной ряби.

Она догнала его на мосту. Он не удивился, заулыбался, не сбавляя шага. Ветер трепал красно-апельсиновые вихры.

– Ты куда так рано?
– спросила Юля.

Он опять пнул сумку в клеенчатый бок.

– На рынок за капустой. Скоро мама приедет, тетя Кира хочет пирожки с капустой нажарить. Мама их с детства любит. А ты любишь?

– Ага. С молоком... Я тебя в телефонной будке видела. Ты, наверное, на вокзал звонил? Насчет поезда?

Фаддейка перестал улыбаться. Стал смотреть перед собой и словно отгородился дверцей. Наконец сказал:

– Не... не на вокзал.

– А куда?
– рассеянным тоном спросила Юля. Но в душе уже выругала себя за это фальшивое равнодушие и дурацкое любопытство.

Фаддейка шел чуть впереди и будто не расслышал вопроса. Лишь через минуту он сказал сумрачно:

– Телефон же не работает...

Тут уж ничего не оставалось, как удивиться:

– А что же ты там делал?

Он быстро глянул на Юлю через плечо. И вдруг улыбнулся, но не как обычно, а легонько, уголком рта:

– Я так просто говорил. Ну, как будто... Играл.

– А!
– обрадовалась Юля. Такому простому объяснению обрадовалась и Фаддейкиной доверчивости.
– Тогда ясно. А я так удивилась...

Он посопел и сказал, будто оправдываясь:

– По-всякому ведь можно играть... Что такого...

– Конечно... А с кем ты разговариваешь, когда играешь? Или секрет?

– Иногда секрет. Иногда нет.

Юля выжидательно молчала.

Фаддейка пнул сумку усерднее, чем раньше, и тихо сказал:

– Несколько раз с мамой разговаривал... если долго писем нет...

– Это уже не игра, - вздохнула Юля и осторожно взяла его за плечо.
– Если нет писем...

– А бывает, что поговоришь, а назавтра письмо.

– Правда?

– Ага!
– откликнулся он. И добавил тише: - А еще с Володей иногда разговаривал. Ну, с тем художником. Потому что мы про многое не успели поговорить... И еще с разными людьми...

– Фаддейка...
– сказала Юля.

– Что?

– А со мной... когда я уеду, будешь разговаривать?

Он замедлил шаги и опустил голову. Пнул попавшую под кеды арбузную корку. ("И кто это ел арбуз прямо на мосту?" - подумала Юля.) Мост пружинил, ветер летел вдоль реки и покачивал его. И хватал за ноги зябкими мохнатыми лапами.

Фаддейка сказал виновато:

– Я же раньше тебя уеду...

– Ой, правда, - опечалилась Юля.

Они перешли мост и по ветхим дощатым ступенькам стали подниматься к воеводскому саду. Из гущи деревьев торчали каменные шатры башен, и вставала над берегом острая Покровская колокольня. Облака летели, и остатки позолоты на маковке загорались короткими вспышками. Фаддейка обогнал Юлю, оглянулся, покачался на шаткой дощечке и сказал:

– Вообще-то мне не хочется уезжать. Тетя Кира могла бы записать меня в здешнюю школу...