В глубине Великого Кристалла-2
Шрифт:
– Про что же вы разговаривали?
– спросила Юля, думая о бородатом Володе со странной досадой.
– Ну, про такое же... как с тобой. Он мне знаешь, как объяснил про людей? Что это нервы Вселенной.
– Что-что?
– Ну, вот так... Наша Земля, и все планеты, и все-все звезды, и галактики - это все будто живое. Только оно само это сперва не знало. Потому что, чтобы знать, надо ведь видеть и слышать, а для этого глаза и уши нужны. И мозги, чтобы понимать. И нервы, чтобы чувствовать. Вот и появились у Вселенной
– Надо же...
– сказала Юля непонятным для себя самой тоном. Но Фаддейке, видно, послышалось одобрение.
– Ага... И я тогда подумал, что, если человек умирает, это не так уж страшно. Для других, конечно, печально, а самому бояться не надо. Ну, подумаешь, один маленький нервик отомрет! Все равно Вселенная останется живая...
Юля быстро придвинулась к Фаддейке и, будто защищая его, сказала:
– Нечего тебе про умирание думать. Рано еще.
– Да это я так. Ну, попутно... А главное, я все про то же думал. Пускай я нерв. Но почему именно этот? Тот, которого зовут Фаддейка? Как-то непонятно... Юль! А может, я по очереди буду всеми? Каждым человеком... Вселенная ведь бесконечная, у нее времени сколько хочешь, я успею. И может, каждый человек так? А?
– Ой, - сказала Юля искренне.
– Я не знаю... А что хорошего быть каждым подряд?
– Интересно же.
– А сколько всяких злодеев на свете было и сейчас есть. Например, Гитлером разве интересно быть?
Фаддейка снова покачал ногами. Потерся ухом о поднятое плечо.
– Я про это тоже думал... А Володя говорит, что люди, как нервы, бывают всякие. И больные бывают. Всякие плохие люди - это больные нервы Вселенной. А я ведь... не больной же...
– Нет, конечно, - успокоила Юля.
– Фаддейка... а с кем ты еще про такие вещи рассуждал? Или только со мной и с этим Володей?
– С мамой еще...
– А она что?
– А она все объяснила...
– Левый глаз Фаддейки опять заискрился.
– Она говорит: "Сперва тебе не кем-то другим надо делаться, а самим собой. А то сейчас ты - даже и не ты, а растрепа. Причешись, отмой уши и колени, и пойдем твое дупло в зубе лечить..." Ой-ей-ей.
Юля засмеялась:
– Видишь, как все просто. Не то, что у твоего бородатого философа.
– Он не философ, а художник... Он мой портрет нарисовал. Почти одними рыжими красками...
– Золотистый глаз Фаддейки засиял.
– А где этот портрет?
– Он с собой увез. Говорит, на выставку.
Юля разочарованно вздохнула.
– А мне он тоже оставил, - утешил Фаддейка.
– Только другой, поменьше. Карандашиком нарисован. Хочешь, покажу?
– Покажи...
– Юля была уверена, что портрет не похожий. Как можно изобразить на листе живое Фаддейкино лицо? Если бы еще знаменитый художник, а то какой-то неизвестный Володя.
Фаддейка, прихрамывая, убежал.
Юля встала и подошла к зеркалу. Опять толкнулось в сердце прежнее беспокойство.
"Почему
"Да не очень-то я и маюсь, - сказала она себе.
– Что я ему не нужна, это и так понятно, чего уж тут... Просто окончательной ясности нет, оттого и настроение кислое..."
Весело прихромал Фаддейка с альбомным листком.
Юля снисходительно взяла бумагу. И не удержалась - расплылась в улыбке.
Это был хороший портрет. Чего зря придираться, замечательный был портрет. Фаддейка, нарисованный густыми карандашными штрихами, смеялся как живой. И даже искорка в глазу блестела.
– А ты не верила, - усмехнулся Фаддейка.
– Да, хороший он художник, - со вздохом сдалась Юля.
– Это мне на память о нем, - сообщил Фаддейка и потянул листок. Кажется, он догадался, что Юля готова попросить портрет в подарок.
Она смутилась, почуяв его догадку. И недовольно сказала:
– Смотри, повязка на пальце съехала. Правильно мама говорит: растрепа... РЫЖИЕ КОНИ
Утром, выйдя на крыльцо, Юля услышала небывалое: Фаддейка ревел. Из открытого кухонного окошка доносились всхлипы и канючащий, противный (но, безусловно, Фаддейкин) голос:
– Ну чего ты сочиняешь, что нету?! Сама говорила вчера, что пенсию получила, а теперь - нету!
Кира Сергеевна отвечала что-то негромко и наставительно. Фаддейка плаксиво взвизгнул:
– И ничего не дурь! Не понимаешь, а говоришь! Раз я говорю, значит, мне ее надо!
Кира Сергеевна опять сказала что-то ровно и непреклонно. Фаддейка, перебивая себя всхлипами, заголосил:
– Ну какая еще рубашка! У меня их куча, я их все равно не ношу-у... Ну чего ты вы-ду-мы-ваешь!..
Юле стало неловко за Фаддейку и жаль его, и встревожилась она. И подумала, что лучше бы не соваться в чужие семейные дела. Но не выдержала, шагнула в кухню. Увидела мельком зареванное веснушчатое лицо и стесненно сказала:
– Здрасьте, Кира Сергеевна... Фаддей, ты это что?
Он дернулся, отвернулся к окну и, растопырив острые локти, начал мазать ладонями по щекам.
Кира Сергеевна, не повышая голоса, объяснила:
– Новая блажь засела в голове. Увидел вчера в "Детском мире" губную гармошку, гэдээровскую. И вот: "Тетя Кира, купи!" А зачем?
Фаддейка дернул спиной:
– "Зачем, зачем"! Сама, что ли, не знаешь, для чего гармошки делаются?
– Ты погруби мне еще...
Фаддейка опять шумно всхлипнул. Юля посмотрела на его спину с невольным сочувствием. Кира Сергеевна это сочувствие тут же заметила.