В глубине Великого Кристалла-2
Шрифт:
– Но если это так... тогда почему вы не стали королем всех-всех? Даже не приказали тауринам сдать крепость?
– Потому что я не знал, что делать потом, - сказал король иттов.
Фа-Дейк удивленно и потерянно молчал. Он только шевельнул наконец ногой и почувствовал короткое, но сладкое облегчение от того, что ядовитая крошка больше не жалит колено.
Король тоже шевельнулся и проговорил теперь с трудом, хрипловато:
– Я мог приказать... А мог десять раз взять крепость приступом, без всякой тарги. А что дальше? Мы все привыкли жить этой войной. Ничего другого не знает никто. Сеты
– А я вообще ничего не знаю, - беспомощно сказал Фаддейка.
– Я могу такого наворотить, что еще хуже...
С горькой и какой-то домашней улыбкой король ответил:
– Куда уж хуже-то, мальчик... Итты потеряли дорогу. У нас почти нет детей! Те, кто рождается, - или не живут, или с пеленок думают о войне. Матери разучились кормить грудью... И не только у нас. Во всех землях...
– В крепости тауринов много детей, - возразил Фа-Дейк.
– Помните, их князь Урата-Хал просил пропустить в крепость обоз с едой? Он поклялся, что эта еда только для маленьких.
– Да, я пропустил... Там много детей. Потому что люди живут в крепких домах и тепле. Это пока... Мы возьмем крепость, и воины перебьют всех.
– Воины не тронут мирных жителей!
– опять возразил Фа-Дейк.
– Итты знают законы войны.
– В крепости нет мирных жителей, - сказал король. Голос его осел и охрип еще больше.
– Крепость всегда защищают все люди... А у войны нет законов, не надо обманывать себя. В бою кровь ударяет в голову, и мечи рубят всех...
"Я не хочу быть королем, я не могу", - снова хотел заспорить Фаддейка. Но что-то сдвинулось у него в душе, и сет Фа-Дейк тихо спросил:
– Что я должен делать, король?
– Все, что хочешь, мальчик, - выдохнул старый Рах.
– Все... Я говорю: хуже не будет...
"А что я хочу?.. Я домой хочу..."
Но тут он вспомнил серые осенние дни, унылое вечернее застолье и собственный крик души: "Хоть бы что-нибудь случилось! Пусть хоть что!.." Круг замкнулся.
Тарга тяжело лежала у Фа-Дейка в ладони. Он опустил ее в нагрудный карман школьной курточки. Шевельнулся, собираясь встать.
– Подожди, - одними губами попросил король.
Фа-Дейк опять замер у королевского изголовья.
– Уже недолго, - прошептал старый Рах.
– Побудь... пока я...
Фа-Дейк вздрогнул. За разговором он почти забыл, что время короля уже отмерено. Теперь же предчувствие, что с минуты на минуту сюда придет смерть, прокололо маленького сета тоскливым страхом.
– Не бойся...
– через силу сказал король.
– Я знаю, ты не видел вблизи, как умирают. Но это не так уж страшно, поверь мне последний раз...
Фа-Дейк мотнул головой и сердито сказал:
– Я не боюсь.
– И заплакал.
Он заплакал сразу, взахлеб. Не от страха, а от жалости, которая неожиданно и резко воткнулась в сердце. И от мысли, что через несколько минут они уже ничего не смогут сказать друг другу. Заплакал от несправедливости смерти, которая делает большого, сильного и храброго человека самым беспомощным на свете. Делает его никем. Он не мог остановить слезы и боялся, что король узнает его горькие мысли.
Но Рах улыбнулся и сказал отчетливо:
– Спасибо, малыш... Это добрая примета. Мы
Он замолчал, и слышались только Фаддейкины всхлипы.
Король сказал непонятно:
– Не так уж я и виноват...
Потом сделался очень строгим, уперся взглядом в кожаный потолок шатра. Ветер стих, и песок уже не скреб стены. Король сомкнул губы, положил на глаза ладонь, отодвинул локоть. Фа-Дейк перестал всхлипывать и замер в тоскливом предчувствии. Прошла минута, локоть дрогнул и ослаб. Фа-Дейк всхлипнул опять, но тут же отчаянно сжал зубы, встал, краем плаща вытер лицо.
Снаружи раздались беспокойные голоса. Фа-Дейк еще раз посмотрел на короля и вышел.
– Король умер, - прошептал он.
Опять упала глухая тишина. Безмолвие легло на кибиточный город осаждавших, мертвой казалась и крепость, громоздившая в фиолетовом небе башни с неровными зубцами.
Кто-то сказал тихо и значительно:
– К нам идет великий вождь тауринов князь Урата-Хал.
Сдержанный шепот прошелестел в толпе.
Высокий костлявый и безбородый Урата-Хал шел один, без оружия и доспехов. Крылатый шлем он держал под мышкой, седые пряди шевелились над костистым лбом. Узкое лицо было сумрачным и спокойным. Воины и начальники иттов молча расступились. Таурин остановился перед Фа-Тамиром. Отчетливо, но без надменности, он проговорил:
– Здравствуй, маршал. Здравствуйте, итты. Я узнал, что король Рах умирает, и пришел проститься.
– Король иттов умер, - сказал Фа-Тамир.
– Сет Фа-Дейк был последним, кто говорил с ним.
Урата-Хал нагнул голову:
– Привет тебе, сет. Примите мою печаль, итты... Я могу побыть с королем?
Итты переглянулись.
– Войди в шатер, князь, - негромко произнес Фа-Тамир.
Урата-Хал скрылся за кожаным пологом. Никто не пошел вслед.
...О чем будет думать вождь тауринов, оставшись наедине с мертвым королем иттов? С тем, кого долгие годы считал врагом и без кого не мыслил своей жизни? Не мыслил, потому что жизнь была постоянной войной, а в войне главным противником был король Рах. Их судьбы переплелись, вражда их давала смысл существованию... И может быть, старый князь будет печалиться об умершем враге, как печалятся о давнем товарище?
А может быть, подумает князь, что и он, Урата-Хал, не вечен в этом мире красных песков и не так уж много осталось дней? Не придет ли мысль: зачем они, эти дни, - те, что прошли, и те, что еще будут? Зачем эта война?
А может быть, он и не станет думать об этом, а будет просто отдыхать в тишине от вечных опасностей и забот. Здесь он в такой безопасности, какой никогда не ведает в крепости. Там в него может попасть пущенная из стана врагов стрела или камень метательной машины, может отыскаться изменник-убийца (хотя и редки такие люди среди тауринов и среди иттов), может рухнуть на голову разрушенный зубец башни... А здесь ничто не грозит старому вождю, появившемуся в стане врагов без меча и панциря. Ни один итт, пусть даже с самой коварной душой, не посмеет нарушить древнего обычая и тронуть безоружного противника, который пришел, чтобы разделить печаль о короле...