В горах ближе к небу
Шрифт:
— Лады. Я «китайских церемоний» терпеть не могу. Такой маразм! Лилька, жена моя бывшая, ох и стерва была! Замучила своим дурацким этикетом. Ты, говорит, руку мне не подаешь, за столом не ухаживаешь… А сама с негром сбежала. Он ей покажет этикет! Я из-за нее в горы-то подался. Раны зализывать.
— Ну и как? Помогло?
— Какое там! Придурков везде хватает. На Луну, что ли, бежать?
— Не далековато?
— Если бы ты знал, мужик, как мне люди надоели! Я бы в космос полетел… один. На большом-большом корабле. И чтобы никого
Пока они добрались до петляющей между камней горной тропы, Голдин рассказал Марату всю свою нехитрую биографию, которую его друзья — приятели уже знали наизусть. Новый слушатель пришелся очень кстати. Он не перебивал, не задавал глупых вопросов и не смеялся.
— А ты мировой мужик! — восхитился Женя. — Я рад, что пошел с тобой. Меня уже никто слушать не хочет. Гады! Паразиты! Им бы только водку жрать да анекдоты травить! Эх, когда душа болит, и водка не помогает…
— Наркотики пробовал?
— Пробовал… — признался Голдин. — Дорогое удовольствие. Мне не по карману. А воровать и разбойничать я еще не научился.
— Понравилось?
— Чему там нравиться? Глюки ловить? Их и так хватает. Жизнь — это, брат, самый тяжелый наркотик…
Слово за слово, Марату удалось перевести разговор на членов общины.
— Врагу не пожелаю с ними тусоваться! — возмущался Голдин. — Как вспомню ихние рожи, блин! Век бы не видать. Иду только ради тебя, брат. Уму не постижимо, как они умеют до печенок достать! Если бы ты их базар послушал… «белочка» и то лучше. Ей-богу! Веришь?
— Ara, — кивал Марат. — А чем они занимаются?
— Разной фигней. То медитируют… то ругаются. Иногда как начнут спорить, — спасайся, кто может! Только что не дерутся. Особенно Криш любит орать. Это кореш мой, еще по армии. Сам маленький, тощий, юркий и злой, как церковная крыса. Белыч из них самый нормальный, хоть и бывший поп. Жует себе да жует, как корова.
— Белыч это кто?
— Толстяк… Он безобидный, только жрет немерено. Раньше был семинаристом: на батюшку учился. Не потянул. Мечтает искоренить свои несовершенства. Алчность, похоть, обжорство и гордыню! Затем и живет в общине. Как только искоренит — сразу, значит, в рай. Прямиком!
— Понятно.
— Если бы! — захохотал Голдин. — Я с ними сколько жил, столько удивлялся. Нелюди, а паяцы. Ничего своего — ни лиц, ни поступков, ни слов, — все напускное. Я вот дурак и не стыжусь этого. Не всем же быть мудрецами. Простой народ тоже нужен. Если все резко поумнеют, кого мудрецы тогда учить будут? А? Вот то-то! Когда вокруг серая масса, легко быть гением…
Калитин не мог с ним не согласиться. Его забавляла жизненная философия этого круглолицего, крепко сбитого паренька.
— Сколько всего в общине людей? — поинтересовался он.
— Кроме Нангавана — шестеро: Криш, Белыч, Длинный Витя, Яков, Хаким и я. Ну, раз я ушел, теперь пятеро. А вместе с гуру, стало быть,
— Не много.
— Да они же чокнутые! Кто с ними выдержит?
— Наверное. А жить вот так в горах, на отшибе, не страшно?
Голдин презрительно фыркнул.
— Чего бояться-то? Грабить у них нечего. Про голуб-явана — это все пустая болтовня. Байки! Никаких «снежных людей» я лично не видел, их следов тоже. Что касается хищников, то барс до общины добраться может. В принципе. На самом деле он, если запах дыма учует, ни за что близко не подойдет. Пуганый.
— Кто же его напугал? Охотники?
— Ну… нет, пожалуй. Таджики говорят, дикое зверье там не водится. В общине собаку пробовали завести. Она три ночи выла, а потом убежала… и с концами.
— Почему?
Парень пожал плечами.
— Черт его знает? Многие считают, из-за голуб-явана. Но я в это не верю. Нангаван объяснял, что зверей Священная Гора отпугивает. Потому там и таджики жить не стали, бросили хорошие дома и спустились чуть ниже.
— Да? Интересно…
Марат вспомнил, что у строителей тоже не было собак. И в кишлаке, где квартировала съемочная группа, он не встретил ни одного пса.
— Давай отдохнем, — предложил Голдин. — А то я взмок уже.
Марат засмеялся и замедлил шаг.
— Видишь? Со мной не замерзнешь.
— Ходок ты прыткий, — согласился паренек. — Я за тобой еле успеваю. А говорил, дороги не знаешь.
Они остановились у прячущегося между валунами ручейка, умылись и попили. От ледяной воды ломило зубы.
— Вода прозрачная, как слеза! — восхитился Марат. — Каждую песчинку на дне видно.
— Горы… Кое-что в них есть хорошее. Вода, например, воздух… цветы. Внизу такого не бывает.
Марат молча кивал, собираясь с мыслями. Что за Священную Гору упомянул Голдин?
— Расскажи мне об остальных членах общины, — попросил он. — Кто чем дышит?
— Думаешь, кто-то из них туннель взорвал? — прыснул Голдин. — Чушь собачья! Там же все на виду…
— С меня в любом случае бумагу потребуют. Будь другом. Я за один вечер во всем разобраться должен и написать отчет о проделанной работе. Думаешь, мне хочется?
— Ладно, придется тебя выручить. Так… о ком я еще не упоминал? Хаким… Помешан на восточной мудрости. Целыми днями сидит, уставившись в книжку, а когда говорит — то, в основном, цитатами из Омара Хайяма. Нудный тип.
— А Длинный Витя что из себя представляет?
— Очкарик, — пренебрежительно махнул рукой Голдин. — Высокий, как жердь, и ужасно бестолковый. Если он что-то не рассыпал, не пролил и не разбил, — считай, день удался. От него одни убытки.
— Рассеянный?
— Он, видишь ли, погружается в трансцендентный слой сознания. А ум отключает, чтобы тот не мешал Вите сливаться с Абсолютом.
— Как это?
Голдин саркастически рассмеялся.
— Без ста грамм не разберешься! У меня от этих фокусов чуть крыша не рванула.