В гостях у Рема или разведчик из будущего
Шрифт:
— Да. Но он почему-то разозлился и начал нести всякий бред! — возмутилась женщина. — И в конце добавил, что будет жаловаться Гитлеру!
— Гитлеру?! — переспросил врач, а к его правой брови присоединилась левая.
— Да, Гитлеру!
— И чего он этим хочет добиться?
— Я не знаю.
Доктор отодвинул в сторону лист бумаги, положил на него ручку и на секунду задумался. Очевидно, у пациента проявились последствия травмы головы. Эта область медицины ещё так слабо изучена! Посттравматической потери памяти фон Меркель благополучно избежал, однако это не являлось гарантией того,
— Сколько он у нас лежит?
— Десять суток.
— Я хотел его выписать через два дня, сразу после снятия швов. Теперь выпишу через четыре. Хотя вряд ли от этого что-либо изменится, и ему станет лучше.
— Герр доктор, он требует главврача!
— Главврача?
Фрау лишь кивнула, вновь недовольно поджав губы.
— Для начала сообщите фон Меркелю, что мы пошли ему навстречу, и его пребывание в больнице продлено на два дня.
— Слушаюсь, герр доктор. А если он продолжит настаивать?
— Тогда мы пригласим главного врача.
— Ясно, герр доктор. Это сделать сейчас?
— Да, скажите ему сейчас, а главврачу, если конфликт погасить не удастся, мы сообщим завтра. Идите, фрау Марта.
— Да, герр доктор.
Женщина вышла и вновь направилась в палату к Меркелю-Шириновскому, который по обыкновению выяснял отношения сам с собой.
— Ты зачем начал ругаться с медсестрой?
— Как это «зачем»? Ты же сам слышал? Они собираются нас выписать! Точнее, меня!
— Слышал. И что?
— А то! Я же ещё больной, у меня даже повязку с головы не сняли!
— Но ты же ходишь? Через пару дней тебя выпишут, и всё будет хорошо.
— Пусть они беспокоятся! Мы же кто? Штурмовики! Почему нет никакой заботы о нас! Я думал, у немцев всё совсем не так, как у советских. Вы же фашисты!
— Я не фашист! Сколько раз тебе повторить?!
— Ну, тогда нацист! — не унимался Шириновский.
— И не нацист! Я разведчик! Мне приходится быть штурмовиком, и ты это прекрасно знаешь! Зачем эти оскорбления? Мы с тобой на одной стороне, но ты продолжаешь вести свои поганые речи. Я здесь именно за тем, чтобы не допустить худшего. Однако ты постоянно упрекаешь меня в том, что ещё не произошло, чему ещё только предстоит случиться. И я, и ты, мы оба находимся тут для того, чтобы этого не допустить! Даже если мы не в силах ничего сильно изменить, пусть наши старания хоть как-то помогут советскому народу и стране. Мы должны если не предотвратить войну с СССР, то хотя бы постараться спасти как можно больше человеческих жизней.
— Я знаю, знаю, — поостыл немного Шириновский. — Но, куда идти с такой головой? На что жить? Как жить? Мало того, что башка постоянно кружится, так ещё и тошнит! Да и вообще… просто плохо. А тут фактически выгоняют на улицу!
— Это не повод ныть. Ты же мужчина и штурмовик! — пристыдил его Маричев. — А в штурмовики абы кого не берут. Я прошёл довольно жёсткую проверку и доказал: я — не какой-то там истеричный потомок итальянцев или греков! И вообще, что ты имеешь в виду под нацистами? Националистическая народная партия, то бишь нацисты — это монархически-националистическое военное объединение «Стальной шлем» («Stahlhelm»), они же
— Да все вы одним миром мазаны! — вновь разозлился Шириновский. — Вы же объединились все под крылом Гитлера.
— Мы?!
— Ну, не ты конкретно, а все немцы.
— Все? И коммунисты, и социал-демократы?
— Нет, коммунистов ждала страшная участь: их в концлагеря посадили. Ну, а кто сбежать успел, тот возглавил антифашистское движение. Хотя, может, кто и фашистом стал, я не знаю. Но буржуи из числа социал-демократов ещё в воздухе переобулись! Однозначно!
— Может и так, но это дело будущего, — задумчиво произнёс голос Маричева. — И до того времени ещё дожить надо, а это с твоими вечными скандалами становится весьма проблематично. Зачем ты нарываешься? Всё равно без толку! Если доктор решил, значит, так оно и будет. В лучшем случае на день-два продлят.
— На больше продлят, — уверенно заявил Шириновский. — Уж что-что, а убеждать я умею.
— Ну, посмотрим.
В это время вернулась медсестра.
— Герр Меркель, вы по-прежнему настаиваете на своей просьбе?
— Да, — твёрдо ответил Шириновский.
— Хорошо, доктор сказал, что вас выпишут не через два дня, а через три, ближе к вечеру.
— Замечательно, — удовлетворённо кивнул Шириновский. — Но, кроме этого, я просил, чтобы позвали главврача. Вы это сделали?
Шириновский был неумолим, посчитав, что он в своём праве.
— Нет, я сообщила о вашем… — медсестра на секунду замялась, подбирая слово. На языке фрау крутилось «требование», но она решила немного сгладить конфликт и вовремя поправила себя: — вашей просьбе лечащему врачу. Он решил пока не беспокоить главврача и самостоятельно принял решение продлить ваше нахождение в больнице ввиду вашего неустойчивого эмоционального состояния.
— А я всё равно хочу обратиться к главврачу! Пусть он осмотрит меня и, возможно, продлит моё лечение не на два дня, а на неделю.
— Вы настаиваете?
Шириновский на мгновение засомневался: внутренний голос шептал, что надо давать отрицательный ответ. Но дух противоречия оказался сильнее, и из Владимира Вольфовича вырвалось:
— Да, я настаиваю!
— Хорошо, — буркнула женщина и поджала губы в куриную жопку. — Завтра мы сообщим главврачу о вашей просьбе, и он обязательно посетит вас. А сейчас не угодно ли вам принять лекарства?
— Угодно, — кивнул Шириновский, не обращая никакого внимания на то, с каким сарказмом она это сказала. И спокойно взял порошок и стакан с водой из рук медсестры.
— Завтра вам сообщат время обхода главврача. Отдыхайте! — и медсестра направилась к другому пациенту.
— Вот видишь?! — сам себе сказал Шириновский.
— Вижу.
— Я победил!
— Сомневаюсь.
— Почему?
— А ты знаешь фамилию главврача?
— Нет, а что?
— Ничего. Завтра всё узнаем.
— Узнаем, — внутренне усмехаясь, сам себе сказал Вольфович.
Он лёг, но ему было скучно. Тяжелобольные сопалатники молчали, хотя, наверное, многое могли бы рассказать. Увы, но сделать это им сейчас было несколько затруднительно.