В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации
Шрифт:
Какие персонажи (явные и подразумеваемые) присутствуют в этой коммуникации? «Моя мама», «собака», «много работы», «рассказывающий пациент», «аналитик, к которому обращен рассказ»...
Посмотрим на некоторых из них внимательнее: «моя мама» может соотноситься с реальной внешней матерью, «собака» — с реальной внешней собакой, «работать» — с профессиональной активностью матери... В подтексте может звучать досада пациентки на слишком занятую мать, у которой нет времени на собаку...
Есть еще один уровень интерпретации персонажей: мы можем рассматривать их в переносе как часть пациента, как внутренние проективные
Но есть еще и третий угол зрения: коммуникацию пациента можно также рассматривать с точки зрения функционирования пациента и аналитика в аналитическом кабинете. В данном случае аналитическая функция еще недостаточно развита и не в состоянии позаботиться о наиболее грубых, примитивных аспектах отношений, тут все еще присутствует множество довербальных аспектов и эмоций, над которыми придется работать паре... Итак, перед нами три равносильные модели. В первом случае персонажи интерпретируются в контексте исторических отношений, рассказанные факты передают чувства, конфликты, эмоциональные стратегии пациента относительно тех же персонажей или фактов, которые, будучи актуализируемы во внутрипсихической динамике, практически обладают авторитетом «подлинного» существования.
Во втором случае персонажи интерпретируются в контексте внутрипсихических отношений, рассказанные факты, по сути, — это замаскированные коммуникации внутренней реальности пациента, уже «определенной», нуждающейся в переводчике, который смог бы прояснить ее работу, найти ее корень в бессознательных фантазиях. Очень интересно с этой точки зрения читать случай Ричарда в описании Мелани Кляйн (Klein, 1961): по мнению аналитика, персонажи его рассказов всегда отсылают к бессознательным фантазиям маленького пациента.
В третьем случае персонажи трактуются в контексте нарративной межличностной или, лучше, межгрупповой реальности, они рождаются в «голограммах» эмоциональных, актуальных отношений между аналитиком и пациентом (Ferro, 1992).
Характерной особенностью этих способов интерпретации является самоподтверждение каждого из них в своем вертексе слушания, каждая модель слушания подтверждает сама себя со своей точки отсчета и исключает другие. В действительности перед нами три модели расшифровки коммуникаций пациента. К этим трем моделям я бы хотел добавить четвертую, которая отличается нестабильностью вертексов («вершин») слушания, а, следовательно, способна воспринять все возможные истории. Эти истории пациента становятся рассказываемыми, и внутри них существует свобода нарративных комбинаций, нарастающих по экспоненте. «Моя мать» может быть избрана в моделях «а», «b» или «с», то же самое и «собака», «работа» и так далее. Расшифровка сообщения становится невозможной, возможно лишь создание истории, одной из характеристик которой будет ее необходимость для этих двух психик. Потому что защитные механизмы обоих (или, мы могли бы сказать, поля) будут определять ход рассказа в том или ином направлении.
Это произойдет при условии, что аналитик пропустит через себя эмоции комнаты и вместе с пациентом выделит из эмоциональных шумов нарративную гармонию, организуя в последовательность, ритм и образы все то, что сначала было сбивчивым, хаотичным, довербальным...
Этот подход не может не вызывать подозрений и страха, потому что отказывается от определенного кодекса чтения, внутри которого аналитик чувствует уверенность в собственной роли и в собственном знании, обладает заготовленными истинами о себе, о пациенте, о психоанализе, держится за них и опирается на них.
Аналитик вводит
Я не считаю, что аналитик полностью свободен и креативен и может позволить себе всегда работать со своим пациентом в такой модальности; разумеется, в процессе анализа будут возникать моменты, когда он будет использовать модели а, b и с.
Я думаю, необходимо рассматривать это соотношение как
То есть соотношение между работой на основе жестких моделей [М 1, 2, 3, (n)] и работой подлинно креативной [С].
Необходимо полностью отдавать себе отчет в том, что границы С зыбки и постоянно расширяются. И то, что сегодня является С, завтра по необходимости может превратится в M1, М2, М3... М(n)..., а следовательно, стать теорией.
«Диалект» пациентки
«Мне нравится заниматься любовью с моим мужем при условии, что его пенис входит в меня на три сантиметра: не меньше — тогда я ничего не чувствую, но и не больше — иначе мне больно...»
О чем говорит пациентка? О собственной сексуальной жизни и ее особенностях. Об особенностях, предположим, кормления, вновь переживаемых в переносе, если думать о пространственной неопределенности и о том, как сложно найти нужную глубину пенетрации. Пациентка говорит также о психическом функционировании пары в аналитическом кабинете: слова аналитика тоже должны иметь определенный градиент пенетрации, не меньше — иначе они не дойдут до пациента, и не больше — иначе будут давить на пациента. Но еще о том, что уже оформился контейнер, способный выдержать определенную нагрузку — не большую, но и не меньшую.
Пациентка говорит обо всех этих вещах, а также о многих других, и аналитик услышит ее, если ему удастся отказаться от расшифровок в соответствии с моделью, в тот момент для него превалирующей, если он сможет отважиться на «использование» диалекта пациента для рассказа и для того, чтобы узнать о нем больше. Что происходит во время занятия любовью? Что означает недостаточная или избыточная пенетрация? Аналитик найдет ответы на эти вопросы, если не будет торопиться намечать возможную сценографию и сценарий этих пенетраций. Аналитик должен добиться того, чтобы его отношения с пациентом способствовали росту значения и не давали значению оставаться прежним (перевод в другой диалект, более знакомый аналитику), и тем более нельзя допустить обеднения значения (омертвления, ужесточения, схематизации коммуникации, когда она читается на основе жесткого правила, т. е. трансформируется в галлюциноз).
Рост значения (->), по сути, означает успешное осуществление процесса символизации (Ferro et al., 1986а,b); этот процесс тем более необходим, чем тяжелее патология пациента.
На самом деле именно наиболее тяжелые пациенты меньше всего способны вынести обеднение значения их коммуникаций. И это один из подводных камней критерия анализируемости: проблема связана с защитными механизмами, которые активизируются у аналитика, уменьшая его психическое страдание. Как далеко он сможет пойти навстречу эмоциональным потребностям пациента?