В каждую субботу, вечером
Шрифт:
— Рахманинов, — сказала Туся.
Они сидели, молча слушали концерт Рахманинова.
И она думала, что он нарочно включил приемник, чтобы не говорить с нею ни о чем, не говорить и не спрашивать.
В дверях раздался звонок. Володя рванулся:
— Она…
Асмик вбежала в комнату, как и всегда запыхавшись, словно ее ждало множество дел и всюду надо поспеть.
Увидела Тусю, обрадовалась:
— Вот хорошо, что пришла! Сейчас будем ужинать.
— Отдохни хоть немного, — сказал
Она покорно взглянула на него.
Он ворчливо заметил:
— Чайник уже вскипел. Хочешь, я поджарю яичницу?
— Нет, не хочу. Ты все равно не сделаешь так, как надо.
Асмик метнулась на кухню.
Володя вздохнул:
— Неисправима!
Асмик снова вошла в комнату.
Он пристально смотрел на нее, хмурясь и покусывая губы.
— Почему ты такой сердитый?
Он подошел к ней, повернул за плечи и подвел к зеркалу.
— Взгляни сама и реши, на что ты похожа?
Асмик посмотрела в зеркало, но не нашла ничего такого, что могло бы резать глаз. Даже сама себе понравилась. Старания Эммы Сигизмундовны не прошли даром.
— Платье голубое, — продолжал Володя. — Кофта желтая, бусы красные. Петрушка!
— Ну-ну, — пробормотала Асмик. — Что-что, а за бусы я спокойна. Красный коралл, страшно редкий…
Туся засмеялась. Без тени злорадства, но с некоторой долей насмешки.
— Чудак-человек, эти бусы в любом ювелирном, от силы пять рублей за нитку!
Володя сказал через плечо:
— Такой безвкусной бабы я еще отродясь не видел! Хоть бы вы, Туся, поучили ее, как надо одеваться. Погляди, ведь Туся одета очень просто, а все на месте!
«Если бы меня кто-нибудь так ругал, — вдруг подумала Туся. — Вот так, с раздражением, со злостью, с сердцем! Боже мой, она ведь ничего этого не понимает. Вот он хвалит меня, а ведь это так, походя, словно по забору рукой, и пошел дальше…»
Асмик разозлилась. Щеки ее стали пунцовыми.
— Если тебе не нравится, не гляди на меня. Я не картина!
Володя обеими руками обнял ее голову, приблизил свое лицо к ее сердитым, блестящим глазам.
— Дурак мой черный, — сказал нежно. — Просто-напросто дурак, и все тут!
Туся поднялась с места:
— Я пойду. У меня еще дел много…
Асмик вышла проводить ее в коридор. Сказала шепотом:
— Он, конечно, нельзя сказать, чтобы очень хорошо был воспитан…
— Он прав, — ответила Туся. — Ты и вправду дурак.
— Почему это я дурак? — обиделась Асмик.
Туся взяла сигарету из пачки, потом вынула коробку спичек, чиркнула спичкой, но огонь не загорелся.
— Почему это у меня так получается? — в свою очередь спросила она. — Из всех спичек в коробке я вытащу именно одну, горелую?
— А может быть,
Туся пристально посмотрела на нее.
— Ты самый умный дурак, которого я когда-либо знала!
— Неужели? — спросила Асмик.
— Да, самый умный. И мы тебя все любим. Только, наверно, он еще больше, чем я.
— Ты так думаешь?
— Уверена!
15
— Вероятней всего, илеус, — сказал профессор Ладыженский.
Пальцы его быстро ощупали живот девочки. Девочка была без сознания. Темная, коротко стриженная челка открывала круглый лоб, блестевший от пота. Пульс прощупывался с трудом.
— Немедленно, — сказал профессор и кивнул Асмик.
— Хорошо, — ответила Асмик.
Только что, перед тем как войти в кабинет профессора, она видела мать девочки. Мать была худенькая, рыжеволосая, глаза сумасшедшие. Больно сжала руку Асмик.
— Доктор! Что же это такое?!
— Сейчас все скажу…
Асмик вышла из кабинета.
— Будем оперировать.
Мать сжала обеими руками горло, как бы пытаясь заглушить готовый вырваться крик.
— Вы?
— Я! — сказала Асмик. — У нее, очевидно, заворот кишок.
Случай был серьезный, что тут скажешь? Взяла в свои руки неожиданно тяжелую ладонь женщины.
— Успокойтесь, прошу вас. Может быть, все будет хорошо…
Женщина молчала, смотрела на нее. Немигающие, странно пустые глаза…
Операция продолжалась больше часа. Профессор не ошибся — заворот кишок, кишечник омертвел, и уже ничего нельзя было сделать.
Однако Асмик все еще надеялась на что-то, может быть на чудо. Она стояла над распростертым, почти безжизненным телом девочки; капли пота медленно стекали, щипали глаза, то и дело сестра марлей вытирала ей пот, а он снова стекал на глаза.
Внезапно ее ассистент Ляля Шутова тихонько вскрикнула. Асмик перевела на нее глаза — Ляля с испугом смотрела на нее. Асмик остановилась, медленно стянула с себя маску, палец за пальцем стащила перчатки. Все. Конец.
— Боже мой, — сказала Ляля, всхлипывая и морщась. — Боже мой, зачем это все?
— Замолчи, — угрюмо бросила Асмик.
Она стояла возле умывальника, мыла руки, ладони, пальцы. Потом остановилась. К чему мыть? Хватит. Операция кончилась…
Тогда она вспомнила о матери девочки. Наверно, стоит там же, где стояла, или ходит по коридору, и глаза у нее такие, что глядеть страшно. Что сказать ей? Какие слова найти? Как вымолвить такое?
Она подозвала к себе Лялю.
— Вот что, может быть, пойдем вместе, там ее мать…
Ляля затрясла кудряшками.
— Нет, нет, ни за что! Я не могу видеть, это уже слишком.