В каждую субботу, вечером
Шрифт:
На него, естественно, обижались, а ему было все равно. Себя он считал умнее, талантливее всех.
— Так ли это необходимо говорить человеку прямо в глаза неприятные вещи? — усомнилась однажды Асмик.
Он ответил:
— Но это в логике моего характера.
И она приняла его слова как должное. В логике характера, — стало быть, так оно и есть и иначе не может быть.
У него был трудный характер. И на редкость неуживчивый. За несколько месяцев своей работы он успел перессориться со многими
— Ваши методы устарели, как и вы сами…
Но Асмик принимала его таким, какой он есть, со всеми его причудами и недостатками. Она любила его.
С самого начала, познакомившись с нею, он посчитал ее уродливой. Так и сказал ей при первой же встрече:
— А вы, голубушка, на личность весьма страхолюдны.
Асмик не смутилась:
— Вы шутите, конечно, или у вас аберрация зрения.
Она сказала это так просто, так уверенно, что он на секунду даже опешил, пристально вглядываясь в ее лицо. Может, и в самом деле ошибся?
Асмик продолжала:
— Моя мать дружила с Сарьяном. Мать у меня тоже была толстая и красивая. А Сарьян говорил: «Женщина должна быть либо подобна терракотовой статуэтке, либо обладать откровенно пышными формами, воспетыми Рубенсом и Малявиным». Считайте, что я принадлежу ко второй категории.
— Постараюсь, — усмехнулся Володя. — Хотя на мой взгляд — вы уродина!
Ей все нравилось в нем — и дергающиеся губы, и мрачные, чуть скошенные к вискам глаза, и постоянно растрепанные волосы.
В раздевалке она осторожно, чтобы не заметил дядя Вася, быстро прижималась щекой к Володиному пальто.
Володя жил один, снимал комнату где-то в Перловке. Родители его проживали в Костроме, он неохотно говорил о них.
Однажды сказал Асмик:
— Мать у меня второй раз замужем. Как будто бы удачно. — Потом мрачно добавил: — Для нее, конечно.
У Асмик сердце болело при виде обтрепанного воротничка его сорочки, старых ботинок с оборванными шнурками.
— Вы, наверно, плохо питаетесь, Володя, — сказала она ему.
Он ответил:
— Пожалуй, да. Мой аппетит обгоняет мои возможности…
Это было сказано не очень понятно, но, как бы там ни было, Асмик задумала пригласить его к себе, угостить на славу. Она была хлебосольна и еще отменная кулинарка, но как подступиться к нему — не знала.
Он сам разрешил ее сомнения. Как-то, выходя вместе с нею из больницы, сказал:
— Ужасно хочется чаю. Хоть бы напоили когда…
Асмик обрадовалась:
— Хоть сейчас!
С ужасом вспомнила: дома, кроме сыра и кофе, нет ничего. Но она не привыкла отступать.
Взяла его за руку, решительно повела за собой.
— Поехали…
Приехав домой, она
— Сидите, жуйте, а я покамест похозяйничаю.
— Только не очень долго, — сумрачно ответил он. — А то я с голоду могу все ваши подушки на тахте сжевать.
Но она одной ногой уже была на лестнице, помчалась в гастроном на углу. Недаром ее все считали чертовски энергичной.
Бросилась к директору магазина, задыхаясь, выпалила:
— Я — врач. Живу вон там, рядом. Ко мне приехали друзья, помогите!
Ошеломленный директор, разумеется, ничего не понял.
— Чем помочь? Что надо сделать?
— Быстро заказ. Прошу вас. Чтобы ни минуты в очередях!
И директор сказал:
— Всего-то навсего? Да со всей душой…
Она примчалась домой, увешанная покупками, словно елка игрушками.
Володя удивился:
— Банкет толкаете? На сколько персон?
— Живо за стол, — вместо ответа скомандовала Асмик.
Он послушно сел за стол, налил себе коньяк, закусил шпротами.
— Вы угадали, я люблю шпроты.
Асмик просияла:
— Правда? А ветчину любите? Смотрите какая, совершенно без жира, розовая…
Он откинулся на стуле.
— Вы и вправду добрая. Я заметил, вас все любят.
— Это плохо, когда все любят, — недовольно ответила Асмик. — Значит, всем вольно или невольно угождаешь.
— Разве? — спросил Володя.
— Мне так кажется. Это как вода, которая принимает форму любого сосуда.
Он выпил еще коньяку, сказал внушительно:
— Если бы я имел некоторое право на вас, я бы предостерег вас.
— От чего?
— Не знаю. От многого. Прежде всего я бы настоял, чтобы вы не были такой доброй.
— А я вовсе не такая уж добрячка.
— Вы не добрячка, вы добрая. А знаете, я понял, добро следует делать осторожно.
— Как это осторожно?
— Вот именно, осторожно, — повторил он. — Есть люди, которые не прощают добро. Ведь не каждый человек способен не отплатить злом за добро. Есть такие, которым тягостно чувствовать на себе чью-то доброту…
— Я не встречала таких, — сказала Асмик.
— А я встречал. Это было еще там, в Картушинской больнице. Там был один врач, не из самых лучших, но человек старательный. У него ЧП случилось: пошел на аппендицит, и вдруг неожиданно в толстых кишках инфильтрат. Он так замер и не знает, что делать, хоть стой, хоть падай. Тут, правда, старшая сестра, у нас там преотличная сестра была, — Володя усмехнулся. — Вы бы, конечно, определили ее — чудо. Так вот, она сообразила, за мной бросилась, я тут же, в больничном дворе жил, приволокла меня, я, признаться, уходить нацелился, было у меня некоторое неделовое свидание, однако пошел…