В каждую субботу, вечером
Шрифт:
Позднее она пришла в палату, где лежала его больная.
Володя сидел на краю кровати, следил, как сестра вводит в руку больной кордиамин. Асмик подошла ближе. Володя искоса глянул на нее.
— Сердце, — нехотя бросил он.
Больная открыла глаза. У нее были голубые глаза, негустые, слипшиеся от жара ресницы. По розовой, пылавшей горячечным румянцем щеке медленно катилась слеза.
Асмик склонилась над ней, положила прохладную ладонь на ее лоб.
— Подожди, милая, скоро
Володя встал, зашагал по палате, опустив руки в карманы халата.
— Вчера достал олеандромицин.
— Прекрасно, — обрадовалась Асмик.
— Чего там прекрасного?
Взял с тумбочки градусник.
— Тридцать восемь и восемь. Каково?
Кажется, еще немного — и заплачет. Или выругается от души. Или закричит во весь голос.
На редкость возбудимая натура. Решительно не переносит неудач.
«Он из породы врачей, которые сердятся, если больной поправляется медленно», — подумала Асмик.
Посмотрела на его страдальчески сдвинутые брови. Мальчик, обиженный, неухоженный, сердитый мальчишка!
Володя подошел к ней. Он говорил злым шепотом.
— Я сам виноват, один я, — он бросал слова как бы против воли. — Тоже мне, возомнил себя Юдиным, Сергей Сергеичем, за молниеносной техникой погнался…
Зачем-то снова взял градусник.
— Температура-то все время как черт держится!
— Если бы сигмомицин, — начала Асмик.
— Где же его достать? — спросила сестра, протирая руку больной.
— Но это то, что нужно, — сказала Асмик.
Язвительная усмешка тронула Володины губы.
— Спасибо, — утонченно вежливо произнес он. — Большое спасибо. Америку открыли, а то я не знал.
— Я достану, — сказала Асмик.
Володя недоверчиво хмыкнул:
— Достанете? Ну-ну!
— Постараюсь, — сказала Асмик.
Весь день ее не оставляла мысль — как бы достать сигмомицин. Могучее средство, новый и еще редкий, превосходно действующий антибиотик.
Достать его было трудно, но она достала. И ночью привезла красную с белым коробочку в больницу.
Володя сидел в дежурке, откинувшись на стуле, вытянув длинные ноги. Глядел прямо перед собой.
Асмик ворвалась в дежурку, в руках драгоценное лекарство.
— Вот, возьмите!
Он вскочил со стула.
— Что это?
— То самое, — ответила Асмик.
Он растерянно посмотрел на коробочку:
— Сигмо?
— Он самый. Пошли в палату!
Больная не спала, бредила. Из пересохших губ рвались слова:
— Зачем? Я не хочу… Перестань… Больно…
Асмик взяла в свою ладонь влажную тоненькую руку.
— Жарко тебе?
Больная приоткрыла один глаз.
— Хочешь пить? — спросила Асмик.
Взяла поильник, осторожно поднесла
Володя молча смотрел то на Асмик, то на больную.
— Ну как, Лена, напилась? — спросила Асмик.
Лена ответила едва слышно:
— Да…
Володя удивленно усмехнулся:
— А вы такая, неожиданная какая-то…
— Чем неожиданная? — спросила Асмик.
— Ну, в общем, вы словно капли Зеленина или таблетки Бехтерева. Со мной она отказывалась говорить, а вот вам ответила…
Асмик повернулась к нему:
— Идите спать. Вы же с ног падаете…
— Нет, — сказал Володя. — Ни за что на свете!
— Идите, — спокойно повторила Асмик. — Я посижу с Леной, а вы идите. Слышите?
И он пошел.
На рассвете Володя зашел в палату. Асмик стояла у окна. Сказала тихо:
— Спит…
Он глядел на нее с молчаливым вопросом.
— Пока еще жар держится, — сказала Асмик. — Температура начнет падать только к вечеру…
Он нагнулся, послушал дыхание больной. Она дышала спокойно, почти неслышно. На лбу блестел пот.
— Мой отец говорил когда-то: сном все проходит…
— А вы поспали хоть немного? — спросила Асмик.
— Как убитый.
Он посмотрел на нее с виноватым видом.
— Я-то спал, а вот вы…
— Ну и что?
— В сущности, это даже не ваша больная…
— Так я и думала, — сказала Асмик. — Просто ждала, когда вы наконец это скажете…
Он пожал плечами:
— Вас не поймешь.
Помолчали немного. За окном светлело. Розовые текучие тени прорезали потолок, заиграли на стенах.
— Все-таки скажите теперь, как это вам удалось так быстро достать? — спросил Володя.
— Фронтовые друзья, — сказала Асмик. — Вы ведь на фронте не были? А я была.
— Так вы же старше меня, — сказал Володя и добавил: — Правда, кажется, ненамного.
Асмик невольно вздохнула:
— Как сказать…
5
«Пойти или не пойти? — думала Туся. — Или все-таки пойти?»
Пойти хотелось.
В последний раз они виделись с Ярославом летом, в начале войны. С тех пор прошло четверть века.
Тогда был тоже жаркий день, августовское солнце палило нещадно.
Ярослав пришел к Тусе, сказал твердо:
— Вот что, Рыжик, война войной, а жизнь идет своим чередом.
Туся зевнула. Она пришла с ночного дежурства и хотела спать.
— Давай распишемся, — сказал Ярослав.
— А ты не уйдешь на фронт? — спросила Туся.
— У меня зрение плохое, и пока меня не возьмут, — сказал Ярослав. — А что будет дальше — поглядим.
Туся снова зевнула, прикрыла рот ладошкой.