В каждую субботу, вечером
Шрифт:
«У нас все в порядке. Часто вспоминаем тебя. Ждем твоих писем».
При мысли о сестре у Игоря потеплели глаза. Вдруг, как живую, увидел он ее перед собой, всегда с тетрадками, исписанными одинаково крупным, одинаково неровным и в то же время разным почерком.
Ему показалось, что он услышал ее голос, ровный, хорошо поставленный, такой голос, который, наверное, присущ каждому педагогу.
Сестра, увлекаясь, могла бесконечно говорить о своих учениках. Порой Игорь думал, что он уже наизусть знает ее постоянные рассказы об Алеше, Маше, Васе и Коле, какие это необычайно способные, интеллигентные,
Пароход прибыл в Ярославль около одиннадцати часов утра. Дождь кончился, тучи медленно таяли, обнажая голубые островки неба, но потом снова наплывали тучи, и тогда солнце бледным шаром катилось за тучами, будто выжидая, когда они кончатся, растают…
Возле пристани стояли «Волги» в шашечках. Игорь сел в первую машину, рядом с шофером, высунул голову в раскрытое окно.
Его не покидало радостное ощущение полноты жизни, сознание своего правильно выбранного жизненного пути. Вспомнилось, в институте его все считали везунчиком и сам он тоже считал себя счастливым, умевшим избегать острые углы и всякого рода неприятности.
«Хорошо, если бы всегда так было», — подумал Игорь и затянул было какой-то веселенький мотив, но глянул на хмурое, как бы не выспавшееся лицо водителя, оборвал пение, стал думать о том, что ждет его дома.
Он не помнил отца. Отец погиб на фронте, в последние дни войны, когда Игорю было всего два с половиной года.
Сестра, значительно старше Игоря, в ту пору училась в педагогическом техникуме. Игорь вспомнил, как она отдавала ему куски сахара, сливовое повидло, лепешки, обсыпанные маком, которые по невероятно высокой цене продавались на рынке, в Ярославле. Он как бы снова ощутил вкус этих темных, испеченных из ржаной муки лепешек…
Потом он стал думать о матери. Она была волевой, с сильным характером, очень деятельная, работящая, как о ней говорили в селе. Ее считали исключительно умной. Она и в самом деле была умная. К ней приходили за советом, и она для каждого находила нужное слово, только любила, чтобы поступали так, как она советует, иначе в другой раз не желала даже слушать.
Директор школы, в которой учился Игорь, называл ее «женщиной с мужским складом ума».
Она и с Игорем была всегда строгой, неговорливой, неснисходительной, но он-то знал, как она любит его.
Вспомнился тот, теперь уже далекий июньский день, когда он уезжал в Москву сдавать экзамены в институт.
Мать сказала:
— Сядем напоследок.
Они сели — он, мать и сестра.
Мать первая встала:
— Пора…
За окном виднелся грузовик, колхозный шофер Вася Ватрушкин, дальний родственник матери, приехал довезти Игоря до Ярославля, где Игорь должен был сесть на московский поезд.
— Пошли, — сказала сестра.
— Пиши, — сказала мать. На миг прижалась твердой щекой к его щеке, потом оттолкнула его от себя.
Когда он ехал в машине вместе с Васей, тот сказал:
— Жрать охота. А ну, пошарь-ка в своем заветном, фибровом. Нет ли там чего пожевать?
Игорь открыл чемодан и остолбенел. Откуда что взялось?
Пирог с вареньем, кусок сала, завернутый в марлю, соленные огурчики, вареная картошка, банка меда, крупные полосатые луковицы…
— Вот это харч! — восторженно воскликнул
— Кроме огурцов и творога, не знаю, чего бы тебе дать…
Но недаром на рассвете он слышал, как отчаянно кудахтали куры. Наверно, мать отнесла пару или даже тройку хохлаток Алюне Ольшаниной, продавщице местного сельпо, у которой, все знали, только птичьего молока достать невозможно, а так бери, чего твоей душе угодно, только, само собой, о цене не спорь, все одно не уступит…
Выходит, мать не сказала ему ни слова, а положила все это добро в чемодан, понимая, что когда-нибудь он откроет чемодан и увидит то, что следует увидеть.
Вася Ватрушкин со вкусом разгрызал луковицы и хвалил сало за отменный вкус и аромат, а он, Игорь, не мог есть, слезы застилали ему глаза, кажется, взять бы да и, забыв об институте, ринуться обратно, домой, к матери, обнять ее, не признающую ни поцелуев, ни нежных слов, прижаться к ее твердой, чуть шероховатой на ощупь щеке…
И теперь, когда с каждым километром родное село становилось все ближе, Игорь с любовью думал о матери, предвкушая, как он войдет в дом, увидит ее, что она скажет, как глянет, как улыбнется…
«Что же это я, — спохватился он, — домой еду и с пустыми руками?»
Он попросил шофера остановиться возле магазина сельпо, мимо которого они проезжали.
Выбор там был, как Игорь и ожидал, небогатый: консервы, повидло в жестяных банках, черносмородиновая наливка, водка, черствый сыр.
Он купил сыру, наливку, несколько банок консервов и уже выцветшую коробку конфет, должно быть, пролежала в магазине несметное количество дней, и конфеты, наверное, давно уже растаяли, слиплись одна с другой…
«Ладно, — подумал Игорь не без раскаяния. — Ничего не поделаешь. Сойдет…»
Он ехал все дальше, все ближе к дому и уже узнавал лес, в котором некогда ходил по грибы, картофельное поле, выросшее на месте пустыря, заброшенную ветряную мельницу…
На окраине села было раскопано.
— Дальше не проедем, — сказал шофер.
— Пусть будет так, — согласился Игорь, вылезая из машины.
Солнце окончательно выкатилось на чистое, прояснившееся небо и, как бы утверждая свою власть, светило ровно и жарко.
Дул легкий ветер, поодаль, в березовой роще, шумели деревья.
Какая-то женщина шла впереди Игоря по деревенской улице, неся ведра на коромысле.
На ней была васильково-синяя кофточка и узкая черная юбка.
Игорь бегло глянул ей в спину, профессионально отметив про себя: «Красиво, словно небо отразилось синевой в кофточке»…
Женщина обернулась. Это была его сестра. Остановилась, вглядываясь в него, спросила негромко:
— Игорь? Ну да, Игорь, кто же еще?
Он подошел ближе, обнял ее. Ни с чем не сравнимое чувство близости родного человека охватило его. И казалось таким странным, удивительным, что он жил, учился, работал, печалился и радовался где-то далеко отсюда, в большом, шумном городе, позабыв о том, что в родном селе, в доме под красной крышей по-прежнему живут те, кто любит его больше всего на свете, кто помнит его таким, каким он был в детстве, и до конца своих дней будет любить и помнить его…