В краю молчаливого эха
Шрифт:
«Может, сало приложить? — вспомнил Прутик чьи-то наставления. И эта мысль показалась ему спасительной: — Точно! Это поможет!»
Семён вспомнил, что сало есть у Первосвета. Подъехал, попросил. Гигант удивлённо приподнял брови, но всё же полез в котомку, и вскоре протянул товарищу немаленький ломоть.
— Проголодался? — ухмыльнулся Первосвет. — К вечеру доберёмся до Старой слободки, а там…
Но Семён уже ничего не слышал. Он отрезал ломтик, живо откусил от него кусочек и языком примостил тот меж ноющим зубом
Чуда не произошло. Но Семён утешал себя той мыслью, что надо чуток обождать. Сразу ведь боль и не отступит. Нужно какое-то время.
А с другой стороны, он клял и себя, и поход, и треклятый лес. Потом сетовал, что люди до сих пор не придумали какого-нибудь магического снадобья, чтобы излечивать зубную боль. Есть, что хочешь, а нужного…
Боль рождала глухое раздражение. Мысли в голове, как не крути, всё одно сводились к зубу, к дятлу на виске…
«Мать его так! И что делать? — Семён смотрел только вперёд. Он сильно сжал поводья и тяжело вздохнул. — Что делать-то?»
Один из возниц, проезжающих в телеге рядом с Прутиком, словно понял творящееся с пареньком. Он негромко спросил. А услышав натянутое пояснение, ободряющим тоном проговорил:
— Вот приедем в слободку, найди там Агнию.
— Это кто такая?
— Ведунья… Сама она из Чарова, но уже лет, эдак, пять живёт на окраине слободки…
— И что она? Поможет?
— А то! — улыбнулся в бороду возница. — К ней, конечно, люди с опаской ходят… Сам понимаешь: ведунья, она и есть ведунья… Но ты не теряйся.
— Угу, — выдавил из себя Прутик. — Долго ещё ехать-то?
— Надо потерпеть. Видишь, вон как дорогу размыло!
И точно: тракт превратился в сплошное месиво. Жирная коричневая земля чавкала под копытами лошадей, в ней вязли колёса телег.
С обеих сторон дороги растянулись беспросветные заросли шиповника. Его красные ветки с мелкими-мелкими листиками стояли густой стеной.
— Худое место, — сказал один из обозников.
Он грустно улыбнулся и вздохнул.
— Отчего? — поинтересовался Прутик.
— Да так… подумалось… Мне всё время кажется, что за нами кто-то смотрит.
Семён испугано охнул и стал оглядываться. Тут к Прутику подъехал Бор. Его огневолк недовольно обходил лужи и вообще старался держаться более сухих мест. От тела зверя исходил едва заметный пар.
— С тракта не сходи! — сердито проговорил Бор.
— Отчего?
— Оттого! — нахмурился северянин.
Семен, памятуя то странное, почти что звериное чутьё Бора к неприятностям, более не стал задавать вопросов. Северянин же добрался до Бочарова и, как понял Прутик, тоже предупредил того о своих каких-то подозрениях.
Погода портилась. Небо затянуло мрачными тучами, а после обеда посыпал мелкий противный дождь.
То ли благодаря салу, то ли ещё чему, но дятел стал беспокоить Прутика всё меньше, а вот челюсть-таки продолжала
Тракт пошёл под гору. Лошади с трудом взбирались по нему, а некоторые обозы приходилось толкать целой ватагой.
— Где, мать вашу, Свирид? — послышался обозлённый голос Бочарова.
Он смахнул с лица влагу и оскалился.
— Отошёл отлить, — прогнусавил кто-то справа.
— Вот приспичило… Когда? Куда?
— Да… да… да почитай…
Говоривший растерянно огляделся, а потом как-то удивлённо выдавил:
— Почитай уже полчаса прошло… Ну да! Где-то так!
— Мать его за ногу! Сказал же вам никуда не отлучаться! Где это было?
Все остановились и стали оглядываться.
— Хрен его знает… я за ним не следил, — развёл руками обозник.
За что получил от Бочарова крепкую оплеуху.
— Я съезжу, проверю, — вызвался Бор. — А вы продолжайте идти. И с дороги всё-таки не сходите.
Северянин лихо развернул огневолка и поскакал назад.
Прутик напрягся. Внизу живота стало твёрдо, неприятно. И сразу в голове пробудились недобрые мыслишки.
Было видно, что люди притомились. Но ни погода, ни местность не располагали к привалу. И это ещё больше всех напрягало. Лица людей были недовольными, кое-кто уже даже начинал жаловаться, но всё одно они продолжали движение вперёд.
Через полчаса обоз нагнал Бор. Он был один.
Бросив косой взгляд на Прутика, северянин подъехал к Бочарову и о чём-то с тем зашептался.
Лицо Платона было каменным. Нельзя было понять, какие эмоции сейчас тот переживает. Лишь лёгкое беганье глаз выдало в Бочарове волнение.
— Ты уверен? — услышал Прутик сдавленный голос обозника.
Бор утвердительно кивнул и вдруг направил огневолка к Первосвету.
— Поехали! — безо всякого пояснения, сказал северянин гиганту.
Тот кинул взгляд на товарища, но ничего не спросил. Через минуту они удалились в чащу.
Прутик заёрзался в седле и вдруг решил поехать за ними следом. Без всякой задней мысли, он осторожно пришпорил коня и незаметно скрылся с глаз обозников.
В лесу царил сумрак. Стоило только отъехать от тракта каких-то пару десятков шагов, как ты оказывался в полусонной дремучей чаще. Звуки разговоров, скрип телег, храп лошадей — всё это мигом стихло. И чем дальше отъезжал Прутик, тем сильнее в нём пробуждалось позабытое детское чувство — боязни темноты.
Под копытами лошади мягко пружинила истлевшая за зиму листва да хвоя. Пахло сыростью. И ещё грибами.
И всё же тишина была удивительной. Прутик огляделся, но нигде не увидел своих товарищей. Они слишком стремительно заехали в этот лес, растворившись в нём без остатка. А впереди маячила непроходимая чаща… буреломы… завалы… С листьев и веток деревьев падали крупные холодные капли. Кверху поднималась тончайшая шаль тумана.