Ночь. Каптерка. Домино.Из второго цеха — гости.День рождения у КостиИ кончается вино:ты сегодня младший, брат,три литрухи и — назад.И бегу, забыв весь свет,на меня одна надежда.В солидоле спецодежда.Мне почти семнадцать лет.И обратно — по грязи,с водкою из магази…Что такое? Боже мой!Два мента торчат у «скорой».Это шкафчик, о которыйбили Костю головой?Раз, два, три, четыре, пятьВсе — в машину, вашу мать.Зимний вечер. После днятрудового
над могилой,впечатляюще унылойпочему-то плачу я:ну, прощай, Салимов К. У.Снег ложится на башку.1997
«Серж эмигрировать мечтал…»
Серж эмигрировать мечтал,но вдруг менту по фейсу дали сдал дела прокуратуре,Боб умер, скурвился Вадим,и я теперь совсем одинкак чмо последнее в натуре.Едва живу, едва дышу,что сочиню — не запишу,на целый день включаю Баха,летит за окнами листваедва-едва, едва-едва,и перед смертью нету страха.О где же вы, те времена,когда я пьян был без винаи из общаговского мрака,отвесив стражнику поклон,отчаливал, как Аполлон,обвешан музами с химфака.Я останавливал такси —куда угодно, но вези.Одной рукой, к примеру, Ируобняв, другою обнимал,к примеру, Олю и взлеталнад всею чепухою мира.1997
Сашка, пьяница, поэт,ни поэму, ни сонет,ни обычный ворох одне найдешь ты в сем конверте.Друг мой, занят я. И вотчем. Уж думал, дело к смерти,да-с, короче, твой Борисбыло уж совсем раскис,размышляя на предметподземелья, неба, морга.Вдруг, поверишь ли, поэт,появляется танцорка.Звать Наташей. Тренер поаэробике — и по,доложу тебе, и но,и лицом мила, как будто.Хоть снимай порнокинона площадке Голливуда.Так что, Сашка, будь здоров.Извини, что нет стихов, —скверной прозою пишу,что едва ль заборной краше.С музой больше не грешу,я грешу с моей Наташей.1997
50
А.П. — Александр Пушкин. Эпиграф — строка из стихотворения «Желание славы», 1825 г.
«Дурацкий вечер, с книжечкой в руке…»
Дурацкий вечер, с книжечкой в руке:Кенжеев на казахском языке.
«Диапазон довольно узкий…»
Диапазон довольно узкийвезде, особенно в стихах:коль ты еврей, ты все же русский,но коль казах, то уж казах.1997
«Поэзия должна быть странной…»
Поэзия должна быть странной —забыл — бессмысленной, туманной,как секс без брака, беззаконнойи хамоватой, как гусар,шагающий по Миллионной,ворон пугая звоном шпор.…Вдруг опустела стеклотарамы вышли за полночь из бара,аллея вроде коридорасужалась, отошел отлить,не прекращая разговорас собой: нельзя так много пить.Взглянул на небо, там мерцалазвезда, другая описаладугу огромную — как мило —на западе был сумрак ал.Она, конечно, не просила,но я ее поцеловал.Нет, всё не так, не то. Короче,давайте с вечера до ночи —в
квартире, за углом, на даче —забыв про недругов про всех, —друзья мои, с самоотдачейпить за шумиху, за успех.1997
«Вот эта любит Пастернака…»
«Вот эта любит Пастернака…» —мне мой приятель говорил.«Я наизусть “Февраль”…», однакоя больше Пушкина любил.Но ей сказал: «Люблю поэтая Пастернака…» А потомя стал герой порносюжета.И вынужден краснеть за это,когда листаю синий том.1997
«На чьих-нибудь чужих похоронах…»
На чьих-нибудь чужих похоронахкакого-нибудь хмурого коллегипочувствовать невыразимый страх,не зная, что сказать о человеке.Всего лишь раз я сталкивался с нимслучайно, выходя из коридора,его лицо закутал синий дымнемодного сегодня «Беломора».Пот толстяка катился по вискам.Большие перекошенные губы.А знаете, что послезавтра к вампридут друзья и заиграют трубы?Вот только ангелов не будет там,противны им тела, гробы, могилы.Но слезы растирают по щеками ожидают вас, сотрудник милый.…А это всё слова, слова, слова,слова, и, преисполнен чувства долга,минуты три стоял ещё у рваподонок тихий, выпивший немного.1997
«Все хорошо начинали. Да плохо кончали…»
Все хорошо начинали. Да плохо кончали.Покричали и замолчали —кто — потому что не услышан, кто —потому что услышан не теми, кем хотелось.Идут, завернувшись в пальто.А какая была смелость,напористость. Это были поэтынастоящие, этобыли поэты, без дураков.Завернулись в пальто, словно в тени, руки — вкарманы.Не здороваются, т. к. не любят слов.Здороваются одни графоманы.1997
«Дядя Саша откинулся…»
Дядя Саша откинулся. Вышел во двор.Двадцать лет отмотал: за раскруткой раскрутка.Двадцать лет его взгляд упирался в забор.Чай грузинский ходила кидать проститутка.— Народились, пока меня не было, бля, —обращается к нам, улыбаясь, — засранцы!Стариков помянуть бы, чтоб — пухом земля,но пока будет музыка, девочки, танцы.Танцы будут. Наденьте свой модный костюмдвадцатилетней давности, купленный с куша.Опускайтесь с подружкой в кабак, словно в трюм,пропустить пару стопочек пунша.Танцы будут. И с финкой Вы кинетесь надвух узбеков, «за то, что они спекулянты».Лужа крови смешается с лужей вина.Издеваясь, Шопена споют музыканты.Двадцать лет я хожу по огромной стране,где мне жить, как и Вам, довелось, дядя Саша,и все четче, точней вспоминаются мнеВаш прелестный костюм и улыбочка Ваша.Вспоминается мне этот маленький двор,длинноносый мальчишка, что хнычет, чуть тронешь.И на финочке Вашей красивый узор:— Подарю тебе скоро (не вышло!), жиденыш.1997
«Америка Квентина Тарантино…»
Америка Квентина Тарантино —Боксеры, проститутки, бизнесмены,О, профессиональные бандиты,Ностальгирующие по рок-н-роллу,Влюбленные в свои автомобили:Мы что-то засиделись в Петербурге,Мы засиделись в Екатеринбурге,Перми, Москве, Царицыне, Казани.Всё Александра Кушнера читаемИ любим даже наших глуповатых,Начитанных и очень верных жен.И очень любим наших глуповатых,Начитанных и очень верных жен.1997